Читаем Обри Бердслей полностью

Особое положение Бердслея среди авторов «Савоя» подтвердилось тем, что в список иллюстративных материалов второго номера включили два его изображения – карикатуру Бирбома и эксцентричный автопортрет, где Обри изобразил себя привязанным к высокой герме – четырехгранному столбу, в Древней Греции завершенному скульптурной головой Гермеса, откуда и произошло название, а затем и других богов.

Смитерс поддерживал с Бердслеем постоянную связь – они писали друг другу почти ежедневно. В середине февраля Леонард приехал в Париж, где планировал провести несколько дней в отдыхе и развлечениях, а потом собирался съездить в Брюссель – узнать, что нового появилось у торговцев редкими книгами. Обри отправился провожать его, но на Лионском вокзале спонтанно решил составить издателю компанию. Он тут же купил билет на поезд и отправился в Бельгию вовсе без багажа. Все его вещи остались в Hôtel St Romain. Приятное ощущение, вызванное этой эскападой, длилось недолго. После нескольких дней «фламандского неистовства» – у Бердслея завязался роман с бельгийкой Район, его здоровье сильно ухудшилось. У Обри случилось несколько сильных приступов и горловое кровотечение, вынудившее его не покидать номер гостиницы. Бердслей почти не вставал с постели. Смитерс какое-то время ухаживал за ним, но его ждали неотложные дела. Леонард был вынужден вернуться в Лондон.

Обри доктора признали слишком слабым для поездки. Он остался в Брюсселе, но Смитерс не слишком тревожился – поблизости жил друг Николса, бывшего партнера Леонарда, которому он и препоручил художника. Тем не менее радоваться пока было нечему. Обри не мог даже выйти из комнаты. Он пытался найти утешение в работе, но сосредоточиться на ней не удавалось. Бердслей писал Смитерсу: «Я нервничаю, как кошка, и хватаюсь то за одно, то за другое. Не удивляйтесь, если рисунки, которые вы получите от меня, окажутся неравноценными».

Его одолевала тревога и мучали боли в груди, но в те дни Обри сделал новый макет обложки «Савоя» и рисунок «Вознесение святой Розы из Лимы»[115], который, по мнению самого Бердслея, обладал каким-то особым очарованием, хотя, какой смысл вложил сам художник в слово «очарование», остается только догадываться, а также некую «замысловатую безделицу», иллюстрирующую третью сцену «Золота Рейна». Кроме того, он сочинил стихотворение «Баллада о цирюльнике» – его, как и оба рисунка, предполагалось включить в новеллу «Под холмом». Все это он отправил в Эффингем-хаус.

Стихи о придворном цирюльнике, который, обнаружив, что из-за вожделения к юной принцессе стал хуже выполнять свои прямые обязанности – стричь и брить, убивает ее, безусловно, можно считать квинтэссенцией декадентского отношения к искусству, и уж точно – к плотским желаниям. Бердслей сразу начал иллюстрировать его, но тут пришло письмо от Смитерса. Издатель сообщал, что Саймонс считает балладу не совсем неудачной и хочет немного переработать ее. Бердслей пришел в ужас. Какое бесцеремонное вмешательство! Если Саймонс это сделает, то пусть и подписывает стихотворение своим именем [5].

Вскоре в Брюссель, чтобы ухаживать за братом, приехала Мэйбл. Это отвлекло Обри от тревог. Он стал выходить на улицу. Сестра всегда сопровождала его, и прогулки постепенно становились все длиннее. Скоро Бердслей уговорил Мэйбл пообедать в кафе «Рич», и они даже выпили бутылку «Латур Бланш» урожая 1874 года. Обри, усваивавший уроки Смитерса, стал ценителем хороших вин. В его письмах к издателю есть немало упоминаний о том или ином из них – и выспренных, и уничижительных. Ту бутылку Бердслей описывал как весьма «захватывающую и коварную».

Карьера Мэйбл складывалась не так успешно, как ей бы хотелось, но недавно она сыграла в пьесе «Вдова Чили», которую поставил Артур Буршер, и надеялась остаться в его труппе. Это означало, что ее пребывание в Брюсселе не могло быть долгим. Через неделю Мэйбл уехала. Вернувшись в Лондон, она рассказала о состоянии Обри матери. Элен заказала молебен за его здравие в церкви Святого Варнавы. Она надеялась, что молитвы помогут сыну и утешат ее. Миссис Бердслей говорила Россу, что у нее разрывается сердце, но в Бельгию не спешила.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сезанн. Жизнь
Сезанн. Жизнь

Одна из ключевых фигур искусства XX века, Поль Сезанн уже при жизни превратился в легенду. Его биография обросла мифами, а творчество – спекуляциями психоаналитиков. Алекс Данчев с профессионализмом реставратора удаляет многочисленные наслоения, открывая подлинного человека и творца – тонкого, умного, образованного, глубоко укорененного в классической традиции и сумевшего ее переосмыслить. Бескомпромиссность и абсолютное бескорыстие сделали Сезанна образцом для подражания, вдохновителем многих поколений художников. На страницах книги автор предоставляет слово самому художнику и людям из его окружения – друзьям и врагам, наставникам и последователям, – а также столпам современной культуры, избравшим Поля Сезанна эталоном, мессией, талисманом. Матисс, Гоген, Пикассо, Рильке, Беккет и Хайдеггер раскрывают секрет гипнотического влияния, которое Сезанн оказал на искусство XX века, раз и навсегда изменив наше видение мира.

Алекс Данчев

Мировая художественная культура
Миф. Греческие мифы в пересказе
Миф. Греческие мифы в пересказе

Кто-то спросит, дескать, зачем нам очередное переложение греческих мифов и сказаний? Во-первых, старые истории живут в пересказах, то есть не каменеют и не превращаются в догму. Во-вторых, греческая мифология богата на материал, который вплоть до второй половины ХХ века даже у воспевателей античности — художников, скульпторов, поэтов — порой вызывал девичью стыдливость. Сейчас наконец пришло время по-взрослому, с интересом и здорóво воспринимать мифы древних греков — без купюр и отведенных в сторону глаз. И кому, как не Стивену Фраю, сделать это? В-третьих, Фрай вовсе не пытается толковать пересказываемые им истории. И не потому, что у него нет мнения о них, — он просто честно пересказывает, а копаться в смыслах предоставляет антропологам и философам. В-четвертых, да, все эти сюжеты можно найти в сотнях книг, посвященных Древней Греции. Но Фрай заново составляет из них букет, его книга — это своего рода икебана. На цветы, ветки, палки и вазы можно глядеть в цветочном магазине по отдельности, но человечество по-прежнему составляет и покупает букеты. Читать эту книгу, помимо очевидной развлекательной и отдыхательной ценности, стоит и ради того, чтобы стряхнуть пыль с детских воспоминаний о Куне и его «Легендах и мифах Древней Греции», привести в порядок фамильные древа богов и героев, наверняка давно перепутавшиеся у вас в голове, а также вспомнить мифогенную географию Греции: где что находилось, кто куда бегал и где прятался. Книга Фрая — это прекрасный способ попасть в Древнюю Грецию, а заодно и как следует повеселиться: стиль Фрая — неизменная гарантия настоящего читательского приключения.

Стивен Фрай

Мировая художественная культура / Проза / Проза прочее