Обри Бердслей

Доктор Томпсон настаивал на покое и неукоснительном соблюдении режима, а лучше всего – на перемене обстановки. Обри отправили в пансион «Тьюфорд» в Кроуборо, графство Сассекс. Соседи оказались невыносимо скучными, соседки – все, как одна, добропорядочные дамы – не могли привлечь его внимания, но место Бердслею понравилось, и комнаты были удобными. Пансион находился недалеко от Лондона, и Мэйбл, Росс и Смитерс навещали Обри.

Приступы кашля стали реже. К нему постепенно возвращались силы, но рисовать врачи запретили. Конечно, это осложняло ситуацию. Подготовка следующего номера «Савоя» должна была заканчиваться, а главный иллюстратор журнала не создал почти ничего, кроме обложки и фронтисписа. Вероятно, недостаток художественного наполнения вынудил Саймонса принять «Балладу о цирюльнике» вместе с иллюстрацией, но Обри продолжал до последней минуты вносить в текст изменения. Это и оказалось его главным вкладом в третий номер. Издатель объявил о временном прекращении публикации отдельных глав новеллы «Под холмом» из-за болезни автора.

«Балладу о цирюльнике» подписал Обри. Несмотря на сомнения Саймонса, она получила хорошие отзывы. Особенно обрадовала Бердслея похвала Джорджа Мура. Тем не менее решение о приостановке выпуска истории о Венере и Тангейзере стало для него ударом, но подолгу работать он действительно пока не мог. Обри обдумывал свои планы на будущее и много читал.

Смитерс, по одним источникам – следуя совету Мэйбл или Раффаловича, а по другим – по собственной инициативе, прислал Обри шеститомник (лилльское издание 1882 года) Луи Бурдалу – французского духовного оратора, члена монашеского ордена иезуитов, часто произносившего проповеди перед двором – его называли королем проповедников и проповедником королей. Эти книги пришлись как нельзя более кстати, и вскоре Бердслей попросил Смитерса отправить ему сочинения Перси Биши Шелли, Мэттью Арнольда и Уильяма Вордсворта, ведь думающий человек не может обойтись одним лишь Бурдалу. Смитерса этот заказ очень порадовал – он теперь с бо́льшим оптимизмом смотрел на перспективы своего художественного редактора. Воодушевленный благожелательным приемом второго номера «Савоя» и увеличивающейся подпиской на третий, он объявил о планах превращения ежеквартального журнала в ежемесячный. Узнав об этом, Бердслей сказал Джону Грею, что это потребует громадной дополнительной работы, но видно было, что сие его не столько пугает, сколько радует [9].

Бердслей провел в «Тьюфорде» две недели и заявил, что немедленно возвращается в Лондон. Теперь ему все тут не нравилось. Элен в панике написала Россу. Она просила Роберта повлиять на Обри: «Упирайте на природные красоты этого места и то, что моему сыну необходимы чистый воздух и покой. Ваше мнение очень важно для него, в отличие от моего…» Бердслей на уговоры не поддался. Он приехал в город под предлогом необходимости медицинской консультации, и не услышал того, на что, вероятно, втайне надеялся. Доктор сказал, что отдых необходимо продолжить. Перебрали несколько вариантов. Сам Обри склонялся в пользу родного Брайтона, но врачи рекомендовали Эпсом. Все возвращалось на круги своя: больше 10 лет назад Элен привезла Обри в этот маленький сонный городок, чтобы он немного окреп.

«Лакедемонянские послы», иллюстрация к последнему акту комедии Аристофана «Лисистрата» (1896)

Теперь Бердслей поселился в гостинице Spread Eagle

в центре Эпсома. Он занял прекрасный двухкомнатный номер. Ресторан в Spread Eagle оказался небольшим, но очень уютным, а главное, кухня здесь была выше всех похвал. Воздух в этой местности считался целебным – врачи не зря советовали Бердслею ехать на этот курорт, находившийся всего в 25 милях от Лондона.

Скоро Обри почувствовал себя лучше, дышать стало легче, и он наконец начал рисовать. За три недели Бердслей сделал восемь полосных иллюстраций к «Лисистрате». Все они были хорошо продуманы, тщательно проработаны и при этом не отягощены декоративными излишествами. В образах женщин, уверенных в своей силе, и обескураженных мужчин, которым отказали в ласках, те, кому он показал рисунки, увидели своеобразное изящество, сильно отличавшееся от сладострастного вуайеризма работ Фелисьена Ропса, славившегося своими эротическими и эротико-фантастическими работами, где характерные для символизма темы женщины-вамп и роковых соблазнов воплощались со скандальной откровенностью, а также других апологетов эротического рисунка конца XIX века. Бердслей изучил все доступные в то время росписи по этой теме на древнегреческих вазах и хорошо знал восточную живопись подобного рода. Кстати, фигуры на его рисунках выделяются на нейтральном тоне, как и на греческих амфорах. Словом, работы были мастерскими.