Обрученные грозой

«Что значит: простить или не простить? — подумала она. — Его слова были оскорбительными для меня. Как я могу простить его за них? Он был обижен и хотел сделать мне больно, расчетливо больно, и ему это сполна удалось. Но я могу простить ему этот выпад, высказанный в ответ на мои слова, которые опять же были вызваны обидой на его обиду. Знаю одно: он никогда мне ничего не обещал, я не могла ни на что рассчитывать, и с моей стороны было бы глупо сердиться на него за это…»

Боясь, что он вновь заговорит об условиях их связи, она поспешно сказала:

— Вы вольны думать обо мне дурно со слов моих родственников…

— Я думаю дурно о них, но не о вас, — возразил Палевский. — Одна эта сцена с документом, которой я стал невольным свидетелем, многое сделала очевидным. Для меня довольно того, что я знаю о вас по собственным наблюдениям.

— Но позвольте мне объяснить…

— Зачем? К сожалению, мы мало времени провели вместе, чтобы я располагал более полными сведениями о нюансах вашего характера, привычках или устремлениях. Но я знаю и вижу достаточно, чтобы не верить тем нелестным отзывам о вас, которые посмели высказать ваши мать с братом. Что касается покойного барона фон Айслихта… Я как-то упоминал, что был знаком с ним…

Докки замерла.

— …О мертвых не принято говорить плохо, но, насколько я мог судить, он был крайне неприятным и непорядочным человеком. Ваша мать несколько переборщила, рассказывая о том, как он любил вас, холил и лелеял. Барону были неизвестны эти понятия — весьма холодный, практичный и расчетливый тип. И я сейчас слышал, как ваш любящий брат упомянул о своей сделке с Айслихтом, по которой вас отдали ему в жены. Бог с ними! Жаль тратить на них время, лучше идите ко мне…

Он раскрыл ей свои объятия, и Докки прижалась к нему, желая не думать ни о прошлом, ни о будущем, а только наслаждаться прекрасным мгновением настоящего. Они долго стояли так молча, пока не услышали шум и голоса, раздавшиеся из прихожей.

— Что это? — в недоумении пробормотала она, и тут до них донесся зычный требовательный голос Вольдемара Ламбурга и еще чей-то женский.

— Судя по всему, к вам явились новые гости, — хмыкнул Палевский.

Докки попыталась выйти из его объятий, но он не отпустил ее, пока не поцеловал — так нежно, что у нее перехватило дыхание. Дрожащими руками поправив чепчик, она подошла к дверям и распахнула их, досадуя на назойливость посетителей, мешающих ей побыть наедине с Палевским. В прихожей действительно стоял Вольдемар, с ним находились Мари с Ириной. Семен объяснял, что барыни нет, но Ламбург упорствовал, заявляя, что точно знает о присутствии в доме баронессы, и требовал доложить об их приходе.

— Ma chèrie Евдокия Васильевна! — прогудел он, едва заметив Докки, и двинулся к ней, протягивая руки. — Я так счастлив вас видеть! Надеюсь, ваше самочувствие улучшилось, и вы благополучно избавлены от вчерашнего недомогания, которое заставило вас так рано покинуть вечер княгини и лишило меня удовольствия наслаждаться вашим обществом.

Докки беспомощно оглянулась на Палевского. Он изогнул бровь и ухмыльнулся, наблюдая, как она приветствует визитеров. Увидев его, Ламбург озадаченно нахмурился, в глазах Мари загорелось откровенное любопытство, Ирина оживилась, не сводя восхищенного взора с генерала.

Вольдемар откашлялся и, доверительно понизив голос, сказал:

— Вынужден заметить, ma chèrie Евдокия Васильевна, что вам не следует принимать… находиться наедине с мужчиной, да-с… даже если это столь прославленный полководец, как его высокопревосходительство граф… генерал Палевский.

— Здесь только что были мой брат и госпожа Ларионова, — ответила ему Докки. — Не думаю, что у вас есть повод для беспокойства…

— Да, да, мы видели издали, как они садились в экипаж, — признал Ламбург. — Но генералу следовало выйти вместе с ними из вашего дома, дабы не давать обществу основания… В свете могут косо посмотреть, сами понимаете. При всем моем уважении и преклонении перед заслугами его высокопревосходительства, граф должен понимать, что репутация дамы — вещь весьма хрупкая, да-с, и зависит от множества условий. И я, как ваш старый и преданный друг, приложу все усилия, чтобы защитить ваше имя!

— Вы собираетесь потребовать у меня сатисфакции? — раздался ленивый голос Палевского. Он стоял, облокотившись о дверной косяк, и глаза его насмешливо поблескивали. — Представьте, как вы прославитесь, ежели пристрелите меня на дуэли…

— Дуэль?! — восторженно прошептала Ирина, прижимая руки к груди.

— Дуэль! — взвизгнула Мари.

Докки взглядом чуть не испепелила Палевского, Ламбург же неподдельно ужаснулся и воскликнул:

— Никогда! Никогда не осмелюсь на нечто подобное, ваше высокопревосходительство!

— Как иначе вы сможете защитить честь дамы? — Палевский вновь вздернул бровь.

— Хм, — Вольдемар задумался и только открыл рот, как Докки быстро сказала:

— Генерал изволит шутить, Владимир Петрович. К тому же вам вовсе не стоит так беспокоиться о моей репутации, поскольку я прекрасно могу справиться с этим сама. Мари, — обратилась она к кузине, — так вы с господином Ламбургом…