Обрученные грозой

— Погоди, погоди! — Мишель перехватил ее руку. — Ты посмела угрожать, что лишишь нас денег и ославишь перед обществом, и как дубиной грозила гневом всесильного Палевского…

— Который, кстати, вас уже бросил, — вновь вмешалась Елена Ивановна. — Да, да, мы знаем, что вчера на обеде у Думской генерал на вас и не посмотрел и ухаживал совсем за другими женщинами.

Осведомленности матери не следовало удивляться: Мари, конечно, с удовольствием поделилась своими наблюдениями с той же Алексой или Жадовой. Теперь этот поспешный визит к ней родственников стал понятен: они решили, что у Докки отныне нет защиты в лице графа.

— Палевский будет крайне недоволен, если в обществе пойдут разговоры о его письмах к тебе, — продолжил Мишель, все держа Докки за руку. — Маман, к счастью, догадалась снять с них копии. Представь, что все начнут цитировать его письма: все эти намеки на непредвиденные, но приятные моменты ваших встреч, обращения к ненаглядной Дотти и прочую чепуху. Твой бывший любовник станет посмешищем всего Петербурга, и он тебе никогда этого не простит и отомстит, как любой мужчина, чьи чувства стали достоянием сплетен.

Докки молча смотрела на него, уже не пытаясь вырвать руку, которую брат сжимал так, что ей стало больно. Она знала, что Мишель бесчувственный и эгоистичный человек, но обычно он не вмешивался в интриги матери, предоставляя той выполнять всю грязную работу.

— Ты угрожала маман, — тем временем говорил с усмешкой Мишель, — но не подумала о том, что и мы можем угрожать тебе. Или мы сейчас решим наши проблемы полюбовно, или сегодня же содержание писем станет известно обществу.

Он посмотрел на Елену Ивановну, и та достала из ридикюля сложенный лист бумаги.

— Подписывай! — Мишель подтащил Докки к бюро, на котором мать поспешно расставляла письменные принадлежности.

— Что это? — спросила Докки, глядя на бумагу.

— Твои обязательства по отношению к семье, — брат взял перо и вложил его в руку сестры.

Докки пробежала глазами по документу. Она должна была поставить подпись под договором, по которому обязывалась оплатить все долги Мишеля, выплатить двести тысяч рублей единовременно, переписать на него четыре доходных дома в Петербурге, Залужное и бо́льшую часть Ненастного, включая конный заводик, виноградники, оранжереи, лучшие пахотные земли с большими деревнями, а также передать закладные на Ларионовку. По этой бумаге им переходило почти все состояние баронессы.

— Удивлена, что вы великодушно оставляете мне дом в Ненастном и этот особняк, — сказала она, пока мать придвигала к ней чернильный прибор.

— Только потому, что в обществе будет сложно объяснить, почему вдруг ты лишилась своего имущества, — пояснил ей Мишель. — Подписывай!

Докки резко нажала пером на поверхность стола, и оно сломалось. Елена Ивановна тут же достала второе, а брат только фыркнул:

— Все равно подпишешь — никуда не денешься.

— Да и зачем вам столько денег? — заметила Елена Ивановна, с пренебрежением глядя на свою дочь. — Детей у вас нет и не будет — ведь вы бесплодны. В любом случае Мишель и его семья ваши наследники.

— А состояние ты получила благодаря нам, так что настало время платить долги, — сказал Мишель. — Ты и так попользовалась им вволю за эти годы. Мы не рассчитывали, что так быстро избавимся от Айслихта, хотя все равно рано или поздно он бы оставил тебя вдовой — я же не случайно подбирал для тебя богатого жениха постарше и без наследников.

— Ты?! — Докки поразилась его словам. Она всегда думала, что мать каким-то образом сама нашла барона и убедила его жениться на ее дочери.

— Конечно, я, — ухмыльнулся брат. — Если помнишь, я тогда неудачно сыграл в карты. Долги чести, сама понимаешь. Айслихт же был готов заплатить за молодую жену из русской семьи. На том и порешили. Правда, после свадьбы он уже не так был доволен нашей сделкой. Жаловался на твою холодность в постели и неспособность родить ему наследника.

У Докки задрожали руки, в которые Мишель опять попытался подсунуть перо.

— Вы ничего не добьетесь от меня, — прошептала она, пораженная цинизмом, с каким брат признал свое участие в устройстве ее брака.

— Тебе некуда деваться, — возразил он. — Мы с маман все продумали и…

— Разрешите, — рядом послышался знакомый голос, между ней и Мишелем протянулась чья-то рука и подхватила бумагу.

Все в замешательстве обернулись.

— Так, так, — сказал Палевский, изучая документ.

Докки изменилась в лице, гадая, что он услышал из этого разговора, что подумает о ней и ее родственниках и какие сделает выводы из увиденной им отвратительной сцены. И как Палевский появился без доклада?

«Вчера Семен о нем тоже не докладывал, — вдруг сообразила она. — Это Афанасьич, конечно, Афанасьич сказал дворецкому, чтобы тот всегда пропускал Палевского в дом… Ох, хитрая бестия!»

Ей казалось ужасным, что генерал застал ее в столь неподходящий момент, хотя в глубине души она была рада, что он здесь, рядом с ней.