Обсидиановая бабочка

Я настолько приблизилась к зеркалу, что видела золотые пуговицы камзола, а также то, как поднимается и опускается дышащая грудь. Я не была так близко к нему уже полгода. Мы просто снились друг другу, но оба знали, что это не просто сон. Жан-Клод поставил между нами зеркальный барьер, чтобы мы не входили в фантазии друг друга. Он раньше посещал мои сны, мое забытье, как демон-любовник. Наяву мы тоже это делали, но в снах это было намного нежнее, иногда прелюдией к яви, иногда само по себе.

Зеркало стало тоньше, будто стекло испарялось. Как тоненькая прослойка. Он коснулся пальцами с той стороны, и зеркало прогнулось, как прозрачный пластик.

Я приложила свои пальцы с другой стороны, и это было как удар тока. Наши пальцы переплелись, ладони соприкоснулись, и даже это целомудренное прикосновение заставило меня задышать быстрее.

Я шагнула назад, но руку не убрала и тем самым потянула его из зеркала. Он покинул золоченую раму и вдруг оказался передо мной, и руки наши все еще соединялись в воздухе. В ладони я ощущала биение его сердца, словно он весь сконцентрировался в этой бледной руке, прижатой к моей.

Он наклонился ко мне, будто для поцелуя, и я испуганно стала отодвигаться, но сон разлетелся, и я очутилась в яви, таращась в потолок больничной палаты. Рядом стояла сестра, читавшая показания приборов, – она-то меня и разбудила. Я не знала, радоваться или огорчаться.

Метки открылись меньше недели назад, а Жан-Клод уже пристает. О’кей, ладно, предупредить меня надо было, но… а, черт. Моя учительница Марианна объясняла, что мне нельзя просто игнорировать ребят, так как это будет опасно. Я думала, она имела в виду не пренебрегать связывающую нас силу, но оказалось, не только это. Я – человек-слуга Жан-Клода, что и осложняет мои передвижения. Территория каждого вампира подобна иностранной державе. Иногда между ними есть международные договоры. Иногда их нет. Случается, два Мастера питают чистую и старую вражду, и если ты в компании одного, то от земель другого тебе надо бежать как от чумы. Отказавшись общаться с Жан-Клодом, я могла все испортить, могла погибнуть или попасть в заложницы. Я только думала, что мне ничего не грозит, когда я занимаюсь делами полиции или подъемом зомби. Это работа. Ничего общего она не имеет с Жан-Клодом и вампирской дипломатией. Но я могла все это время ошибаться – как и сейчас.

А почему, спросите вы, я поверила Жан-Клоду и его предупреждению? Да потому, что ему совершенно не было смысла лгать. И еще я ощущала его страх. Одно из преимуществ меток в том, что благодаря им можно точно знать, что чувствует ваш партнер. Иногда мне это мешало, иногда бывало полезно.

Сестра сунула мне под язык термометр в пластиковом чехле и стала считать пульс. Что мне действительно не понравилось в этом сне – это мое влечение к Жан-Клоду. Когда метки были закрыты, я к нему во сне не прикасалась. Правда, тогда я и не давала ему входить в мои сны. При поднятых барьерах я контролировала сны, не пуская ни его, ни Ричарда. Я и теперь могла бы это сделать, только усилий потребовалось бы больше. А мне давно не доводилось практиковать. Значит, надо снова потренироваться, и быстро.

Термометр пискнул. Сестра посмотрела на экранчик у себя на поясе, улыбнулась мне пустой улыбкой, которая могла означать все что угодно, и что-то записала.

– Я слышала, вы сегодня выписываетесь.

Я подняла на нее глаза:

– Правда? Отлично.

– До выписки к вам зайдет доктор Каннингэм. – Она снова улыбнулась. – Кажется, он хочет лично проследить за вашим отбытием.

– Я одна из его самых любимых пациенток, – сказала я.

Улыбка сестры чуть пригасла. Наверное, она знала, что именно думает обо мне доктор Каннингэм.

– Он скоро придет.

– Но меня точно сегодня выписывают? – спросила я настойчиво.

– Так я слышала.

– Я могу позвонить своему другу, чтобы он меня забрал?

– Я могу позвонить от вашего имени.

– Если я сегодня ухожу, разве мне тогда нельзя позвонить?

Милейший доктор распорядился, чтобы телефона у меня в палате не было. Чтобы я не занималась никакой работой, никакой абсолютно. Когда я пообещала не пользоваться телефоном, если мне таковой будет предоставлен, он только посмотрел на меня, что-то отметил у себя в истории болезни и вышел. Наверное, он мне не поверил.

– Если доктор скажет, что вам можно, я тут же его принесу. Но вы на всякий случай скажите мне номер, чтобы я позвонила вашему другу.

Я дала ей номер Эдуарда, она записала, улыбнулась и вышла.

В дверь постучали. Я думала, доктор Каннингэм, но нет – это явился Рамирес. На нем сегодня была светло-коричневая рубашка и темно-коричневый наполовину развязанный галстук с мелким желто-белым узором. И еще он надел коричневый пиджак под цвет штанов. Впервые я его увидела в полном костюме. Интересно, закатаны ли у него рукава под пиджаком? Он держал букет воздушных шариков с персонажами мультиков. И с надписями вроде «поправляйся скорее» – на шарике с Винни-Пухом.

Я не могла не улыбнуться:

– Ты же уже посылал цветы.

На столике стоял небольшой, но симпатичный букет маргариток и гвоздик.