Обычная история (СИ)

Домофон на двери пиликает. Сложив зонт, взлетаю вверх по ступеням и едва не сталкиваюсь на площадке с огромным шкафом, выходящим из квартиры Кэт. Любовник? Помнится, она говорила, что таковой имеется. Почему-то я не воспринял ее слова всерьез. Может, потому что всю нашу жизнь пребывал в уверенности, что я ее первый и последний мужчина, как-то упустив, что с тех пор, как я уверился в этой мысли, обстоятельства сильно изменились.

– Добрый день. Валеев Таир Усманович, – представляется незнакомец. Кэт хмыкает. Интересно, что ее насмешило.

– Реутов Виктор Валентинович.

Отмечаю, что, несмотря на достаточно ровный голос, руки мне Валеев не подает. Хочется, уподобившись Кэт, хмыкнуть. Но я молчу, стиснув челюсти так, что где-то в виске аж щелкает.

Презрение… Мне кажется, я с ним теперь сталкиваюсь повсеместно. Или такое ощущение создается именно потому, что я сам себя призираю?

– Александра! – царственно кивает моя дочь, протягивая руку здоровяку. И в этот момент его будто высеченное из камня лицо смягчается. Он садится на корточки, осторожно сжимает Сашкины пальчики и одаривает малую широкой улыбкой от уха до уха.

– Очень рад, Александра, наконец, с тобой познакомиться. Твоя мама очень много о тебе рассказывала, – косится за спину.

Сашка неожиданно смущается. Вырывает ладошку из цепких пальцев Валеева, оббегает его и скрывается в Катиных крепких объятиях. А ведь я реально сам себя убедил, что Ника сможет заменить Кэт. Теперь оглядываюсь на себя того и недоумеваю, каким местом вообще я думал?

Мазнув взглядом по Валееву, обхожу его по дуге, желая увидеть бывшую жену и, может быть, найти ответ на возникшие в голове вопросы. На худой конец, еще раз перед ней извиниться, потому что я не могу больше так. Чувствую себя куском дерьма. За что ни берусь, мысленно возвращаюсь в наше с ней прошлое. Такое счастливое, яркое, как вспышка сверхновой, абсолютно незабываемое… А усну – и просыпаюсь от кошмара, который преследует меня все эти годы. Снова та трасса, грибник, удар… Рев сирен, сине-красный пульсирующий свет мигалок. И парализующий душу страх. Животный безотчетный ужас, на который я и не думал, что способен в принципе. Люди о себе зачастую гораздо лучшего мнения, чем они есть на самом деле. Та ситуация просто макнула меня в этот факт носом. Я-то себя считал достаточно неплохим человеком. И если в чем никогда не сомневался, так это в собственной мужественности. Оказалось, мои представления о себе – шелуха.

Все остальное, что случилось потом – лишь следствие того осознания.

Мог ли я десять лет ждать свою женщину из колонии? Знаю, сейчас в это трудно поверить, но да. Чего я не смог – так это простить ей то, что с таким звоном загремел с пьедестала, на который Катя меня воздвигла. Она же на меня как на бога смотрела, а я не только показал Кэт, что ничто человеческое мне не чуждо, но и продемонстрировал ей настолько неприглядные стороны своей личности, что тупо не смог этого вынести. С одной стороны. С другой – простить себя за слабость, которой она стала свидетелем.

Знаете, как страшно осознавать, прожив большую часть жизни, что ты совершенно себя не знаешь? Что ты, может, и не человек вовсе… А так… Трусливое животное. Но если животное действует на инстинктах, спасаясь от опасности, то я вполне понимал, что делаю. И даже находил этому сто тысяч оправданий. Начиная с того, что Сашке со мной будет лучше, заканчивая вопросами карьеры и перспектив, которые у Кати, в отличие от меня, никак не упирались в судимость. О чертовой дури я думать забыл! Впрочем, какая разница, если я ничего не стал менять, когда всплыл этот факт? Ведь мог же…

– Привет. Пригласишь на чай? Я весь вымок за полсекунды, что отстегивал Сашкин ремень, там такая дождина! – за каким-то хером опять широко улыбаюсь. Понимает ли она, что я прячусь за этими улыбками? Скрываю то, что давно уже ясно – от меня прежнего, дерзкого хозяина жизни, ни хрена вообще не осталось.

– Да, мам! Давай папу пригласим? Мы как раз пирожные купили!

– Макаронс? – улыбается Кэт.

– И трубочки с кремом.

– Ну, раз трубочки, то конечно.

Чужой город. Чужая кухня. И моя, как ни крути, моя женщина.

– Катя… – начинаю и глохну, как-то враз разуверившись, что она готова меня выслушать.

– Говори. Я под такой лошадиной дозой лекарств, что вряд ли снова пойду топиться, – усмехается с кривой ухмылкой, как всегда легко проникая мне в голову.

– Снова? – вскидываю взгляд.

– Забей, – отмахивается, поморщившись. – Говори, что хотел, и вали.

– Я хотел извиниться. Еще раз. За все.

– От души, – добавляет, криво улыбаясь.

– Что? – туплю.

– Да ничего. Это прикол такой. Не бери в голову.

– После всего мне казалось, я уже вряд ли сделаю тебе хуже. Ника… она, понимаешь…

– Подняла со дна твою рухнувшую самооценку. Понимаю, да.