Сомов с интересом читал дело. Оказалось, что на лестничной клетке, где располагалась квартира Яковлевых, было еще две квартиры. Одну занимала молодая чета. Они совсем ничего не знали о своих соседях. В другой проживала пожилая женщина-пенсионерка с дочерью, зятем и двумя внуками. Она на допросе рассказала, что в этот дом переехала почти одновременно с Яковлевыми. Раньше они жили в бараке, а Яковлевы где-то имели собственный дом. Но как ни пыталась она завести дружбу с новыми соседями, у нее ничего не получалось. Дочь, Людмила, была поприветливее, здоровалась. А старики, Родион Силыч и особенно Марфа Ильинична, встретятся с ней в подъезде, буркнут в ответ на приветствие и к себе — щелкать замками. Поначалу пыталась соседка поговорить с Марфой, но та приоткроет дверь, не снимая цепочки, и в щель спросит, что надо. Какой уж тут разговор или дружба? К старикам никто не ходил. Ни знакомые, ни родственники. Да и сами они сиднем дома сидели. Летом-то окна открыты, идешь мимо, видно — все больше на кухне или возле телевизора. К дочери, Людмиле, ходила одна женщина. Худая, высокая, черноволосая, лет, наверно, за сорок. Иногда они отправлялись куда-то вместе. Но кто она, соседка не знает. Может, с работы? По магазинам или на базар все больше Родион сам. Тащит две авоськи или корзину, даром что хромой, а Марфа дома. Пять лет вместе на одной площадке прожили, а в квартире у Яковлевых быть не довелось. «Из нашего дома никто к ним не ходил. Газовщика там или монтера Марфа в квартиру ни в жисть не пустит. Приходите, говорит, когда хозяин будет. Есть ли у них кто из родственников, не знаю, не видела. Зять мой года три назад в нашей двери такой глазок врезал, в него смотришь и видишь, кто перед дверью стоит. Вот другой раз услышу, кто-нибудь парадной дверью хлопнул, подойду и загляну в глазок. В него вся дверь яковлевская видна... Так возле нее ни разу никого чужого не замечала. Если бы знала, что такое случится, весь бы день возле глазка просидела, даром что Новый год».
Показания других соседей были более лаконичными. Все они в один голос заявили, что у Яковлевых не бывали, никого из их родственников или знакомых не знают. Жильцы со второго этажа из квартиры, что над Яковлевыми, рассказали, что слышали, как в тот день внизу заводили радиолу, решили, что справляют праздник. Музыка началась часов в одиннадцать утра и продолжалась до трех часов, до самого пожара.
Еще страшнее показалась Сомову картина преступления. Он представил себе, как один преступник заводит радиолу или настраивает телевизор, а другой пытает связанную старуху.
Николай и не заметил, как пролетел день. Он взглянул на часы и даже присвистнул — была половина девятого. Заложив лист чистой бумаги в первый том, он с удивлением заметил, что прочел только третью часть. Верно говорила Антонина Ивановна, что на каждый том уйдет три дня. Он поставил дело на полку, закрыл сейф и направился домой.
Едва Николай открыл дверь квартиры, как из кухни выскочила Ксения:
— Вот он, сыщик! Явился! Голодом уморить нас хотел? Рассказывай, кого поймал?
В столовой грянул победный марш из «Аиды». Улыбаясь, выглянула мать, нарядная, красиво причесанная, помолодевшая. Сквозняк, гулявший по квартире, таил в себе праздничные запахи: в ноздри ударила ваниль, перемешанная с корицей, а запах лаврового листа, поджаренного мяса вызвал острое ощущение голода. Отец вышел навстречу в свежей белой рубашке и отутюженных брюках и нетерпеливым жестом поторопил: давай, мол, скорее. Но сестра потащила Николая в ванную, по дороге стаскивая с него пиджак.
— Иди умывайся, смой с себя грязь преступлений, которые ты раскрывал, и ужинать. Есть хочу до одурения, а они не дают.
В ванной Николай, растираясь после душа, внезапно ощутил некое предвкушение радости. Он не сразу разобрался в охватившем его чувстве. Пожалуй, это было ожидание победы, нетерпение, решимость взять верх, как перед началом схватки на соревнованиях. А, не поверили в него там, в уголовном розыске, решили, «Тайна» ему не по зубам, ну, дело ваше, дорогие товарищи! Вы еще узнаете, чего стоит Николай Сомов и как вам крупно повезло, что он пришел именно к вам!
Стол был накрыт празднично, нарядно. Закуски, графинчики, цветы в хрустальной вазе. Видно, обрезали половину роз на садовом участке. А ведь мать не позволяла дарить их даже самым дорогим гостям.
Отец, привычно усевшись во главе стола, пододвинул к себе графин.
— Надеюсь, товарищ инспектор уголовного розыска, сегодня вы откажетесь от любимого морса и выпьете что-нибудь покрепче? Все-таки день вашего боевого крещения.
— Если настаиваете, товарищ полковник, то, пожалуй, я выпью рюмку вашей полынно-зверобойной. По крайней мере, после нее вторую не захочешь.
Все засмеялись. У Сомова-старшего было пристрастие настаивать водку перцем, чесноком или еще какой-нибудь горечью. Наполнив рюмки, Сомов-старший встал, посмотрел сквозь хрусталь на свет.