— Открыл я блокнот, заглянул в записи и спрашиваю: «Как вы думаете, товарищ полковник, если бы это убийство с ограблением совершили рецидивисты, за пятнадцать лет дошли бы до уголовного розыска о них какие-нибудь слухи?» «Скорее всего, — отвечает полковник. — Нам бы, наверное, стало известно, у кого из рецидивистов объявились большие деньги или другие ценности». Я опять вопрос: «А если предположить, что убийство совершено не рецидивистами, а какими-то аморальными, подлыми людьми, но опять-таки с целью ограбления, всплыли бы за эти годы на поверхность ценности, взятые у Яковлевых? Или во время сбыта, или в том случае, когда у сомнительных лиц вдруг появились от реализации награбленного крупные деньги?» Полковник смотрит на меня пристально, но молчит. А Свирский толкнул его в бок: «Силен твой Сомов. Хочет навести нас на мысль, что тут, может быть, месть, а ограбление — дело второстепенное». А я опять скромно опускаю глаза и тихо так рассуждаю: «Окончательно предположить что-нибудь я еще не могу. Все дело не изучил. Однако уже вырисовываются некоторые интересные обстоятельства. Во-первых, из показаний сослуживцев Родиона Яковлева видно, что он постоянно вел себя крайне осторожно. Подобным образом держалась и Марфа Ильинична, и эта настороженность, а скорее всего, страх проявлялся еще тогда, когда Яковлевы жили в собственном доме». Посмотрел я на начальство, вижу, слушают внимательно, тогда я стал еще скромнее. — Сомов взглянул на Лену, увидел ее лукавую улыбку. — Не смейся, глупенькая, говорю, как было. И вот достаю я объяснения Валерии Петровны и спокойно так докладываю, что по рекомендации Алексея Ивановича Фролова, заметь, не по приказанию или там распоряжению, а именно по рекомендации, я беседовал с подругой покойной Людмилы и она к прежним своим показаниям кое-что добавила. И если мне разрешат, то я, мол, это объяснение готов прочесть. Полковник взглянул на Свирского, и тот кивнул: пусть, мол, прочтет. Зачитал я от строчки до строчки. Все молчат, потом Свирский говорит: «Этот разговор о шизофрении Яковлевых — дело пустое, никакой Родион не шизофреник. Я тогда это обстоятельство досконально исследовал. В деле есть справки, подписанные его лечащими врачами. Вот что, Николай Павлович. (Заметь, опять по имени-отчеству!) Поезжайте-ка к Яковлевым на родину, в Старицы, найдите знавших их раньше людей. У нас кто тогда туда ездил?» Докладываю: «Майор Гришаев». — «А сколько он там был?» — «Три дня». — «Мог и пропустить самое существенное». А мне, Леночка, никак нельзя спешить с этой командировкой. Туда только что уехала Валерия Петровна, а я об этом решил пока никому не сообщать...
— Ну как дальше будет, я-то знаю, — поежилась девушка, — если твоей Валерии Петровне удастся найти что-то интересное, тогда-то ты сам с полной готовностью все факты на стол начальству выложишь, а еще, чего доброго, сам съездишь в Старицы с заранее собранной информацией и потом все, что разыщет врачиха, выдашь за свои собственные труды. Кто же тебя лучше знает, чем я...
— Ну зачем же так, Лена? Фу, как некрасиво. Просто я боялся помешать этой умной и милой женщине. Понимаешь, выручил меня твой шеф. Он говорит полковнику: «Может, этот молодой человек сначала все-таки полностью изучит дело, а потом уже и в командировку?» И ко мне: «Скажите, это не вашу ли дипломную работу по раскрытию убийств я рецензировал?»
— А командировки тебе все-таки не миновать. У меня к тебе, Коля, просьба, когда вернешься, сразу ко мне. Или позвони, я сама приеду. Дай слово, что просьбу мою выполнишь и ничего предпринимать не будешь, пока вместе не обсудим.
— Выполню, честное слово, выполню.
Не повезло Николаю Сомову и на обратном пути. Стал подъезжать к дому — опять разыгралась непогода: пошел дождь, обильный, холодный... На следующий день слег с двусторонним воспалением легких. Почти два месяца, с конца ноября и до середины января, провалялся в госпитале. Навещали его родные, на Новый год почти всю ночь просидела у постели Лена, приходили Фролов, Шаламов, Потеряйко, но их появление не принесло ему радости. Он болел, а его «Тайна» не двигалась с мертвой точки. Лена по его просьбе сходила к Валерии Петровне, и та сама пришла его навестить. Валерия Петровна принесла варенье, мед и заговорщически шепнула, что ему прямой смысл скорее поправиться: есть интересный разговор, но, разумеется, не для больничной палаты. После ее ухода Николай разволновался не на шутку. Вдруг, чего доброго, не дождавшись его выздоровления, пойдет врачиха к Фролову или к самому Смирнову.
Выписавшись из госпиталя, Николай Сомов на следующий же день отправился к Валерии Петровне.
— Ах, Коля! Разве можно приходить к пожилой женщине без предупреждения. Хоть бы открытку послали или уж повестку... — Все это говорила Валерия Петровна в приоткрытую дверь, не снимая цепочки. — Погуляйте с полчасика, хотя подождите, вам же еще нельзя, а на улице мороз. Ладно, бог с вами, ступайте в гостиную и ждите. А я тем временем приведу себя в порядок.