Мелисса поежилась. Становилось холоднее. Она пошла подкрутить регулятор отопления, взяла с дивана покрывало, завернулась. К этому моменту Дэмиэн уже сидел на полу, проглядывая диски и пластинки, хранившиеся на нижней полке. Рубашка местами выбилась у него из-под ремня. Спина у него была как теплая гора – толстая, коренастая.
– Ого, да у тебя тут и классика есть. Милли Джексон! Мой папа ее часто слушал.
«Мой папа». Неужели он и правда это сказал? В его устах это звучало нелепо, однако он произнес эти слова так естественно. Дэмиэн был потрясен.
– Может, поставишь ее? – предложила Мелисса.
Она показала ему, как менять скорость на проигрывателе. Милли скользнула к ним в белизне снега: белый спортивный костюм, длинный плащ. Ее голос перенес Дэмиэна в тот момент, когда они с Джойс и Лоуренсом сидели за столом и играли в «двадцать одно». В голове Дэмиэна картина состояла из острых очертаний и цветовых пятен: лиловый кардиган Джойс, золотые пуговицы, цветы на столе, оранжевая занавеска. От яркости, живости, непосредственности этого видения у него выступили слезы.
– С тобой все в порядке?
Он сидел сгорбившись на полу, уставившись на проигрыватель. И глубоко дышал, выдыхая медленно и с силой.
– Боже, просто потрясающе, как музыка может конструировать твою жизнь, всю твою жизнь, и потом по кусочкам возвращать ее тебе, всякие вещи, которые ты, казалось бы, забыл.
Мелисса согласилась с ним, и он ощутил, что она слушает его с сочувствием.
– Ты думаешь про своего папу? – спросила она.
Песня все играла и играла, охватывая их обоих.
– Меня просто вдруг поразило, что когда-то он был живой. Я хочу сказать – по-настоящему живой, еще до того, как умер, еще при жизни. Понимаешь, о чем я? Вот что с ним случилось. Он уже был мертв.
– Самое трудное в жизни – не умереть прежде смерти, – произнесла Мелисса. – Я это где-то прочла. Такое бывает со многими.
Она хотела добавить: «По-моему, со мной как раз такое происходит». Но не стала.
Оба были слегка пьяны. Они сидели рядом на ковре, прислонившись к дивану, в свете лампы-зигзага. Дэмиэну хотелось обхватить ее рукой, обнять ее, хотя бы на минуту. Он никогда вот так не говорил об отце, ни с кем, и теперь чувствовал легкость; ему казалось, что прикосновение не повлечет за собой чувства вины, угрызений совести.
– Думаю, мой папа скоро умрет, – проговорила Мелисса. – Всякий раз, когда я его вижу, он выглядит все дряхлее и дряхлее. Надо бы мне почаще его навещать. Мы так редко видимся.
– А почему?
Она немного помолчала.
– Долгая история. Это все в прошлом, я не люблю туда возвращаться… У многих было трудное детство. Важно то, как ты поднимаешься над ним, чтобы встретиться с собой.
– А это ты где прочла?
– Нигде.
Молчание продлилось дольше – в память о мертвых и немертвых. Пластинка тоже умолкла, в паузе между песнями Мелисса прикончила вино.
– А ты не пытался об этом писать? – спросила она. – О том, каково это? В дневнике или типа того. Смерть родителей потрясает до самого основания, независимо от того, как ты относился к ним, насколько это близкие отношения. Тебе надо просто выплеснуть все это. Я раньше так делала. Помогает.
Дэмиэн никогда не вел дневник.
– По-моему, это как-то угнетает, – заметил он. – Смотреть своим проблемам в лицо, расписывать их… Правда, я о нем писал. Ну, в каком-то смысле о нем. Давно. Я писал роман как бы по мотивам его жизни.
– Правда? – Казалось, на Мелиссу это произвело сильное впечатление. – Ты его закончил?
– Вроде того. Не совсем так, как надо. Финал вышел скомканный.
– Как называется?
– У него даже не одно название, – ответил Дэмиэн не без застенчивости. – Было два или три. Основное – «Кэнон и буря».
– «Кэнон и буря». Хм. – Она покатала название на языке. – Кэнон. Интересное имя. И прототип Кэнона – твой отец?.. Мне нравится. Хорошее заглавие. Интригующее.
– Значит, ты одобряешь?
Дэмиэн страшно обрадовался. Он чувствовал, как исподволь к нему возвращается этот писательский зуд в пальцах, от которого все тело охватывает трепет.
Мелисса даже сказала:
– Я бы хотела его как-нибудь прочесть, – и покосилась на опустевшую бутылку и снова попыталась осушить свой бокал, хотя он уже явно был пуст.
– Ты серьезно?
– Ну да, серьезно. Пришли мне его по имейлу.
– Ладно, может, и пришлю. – Он точно пришлет. – Когда я все это соберу вместе…
– Боже, я вообще не знаю, как кому-то удается написать роман. На это уходит целая вечность. Все эти слова. Все эти предложения. – Мелисса поднималась, цепляясь за край дивана. – Я бы не сумела. Две тысячи слов – мой потолок.
Музыка снова кончилась, швырнув комнату в пустоту.
– А знаешь, что бы я сейчас очень-очень хотела? – спросила она.
– Что?
– Сигарету.
– Не знал, что ты куришь.
– Я и не курю. Когда-то курила.
– Если что, у меня есть несколько «Мальборо лайт».
– Не знала, что
– Я не курю. Бросил.