Точнее, бросил бросать. В первый день нового года, назло традиции новогодних обещаний. Не прекращай, а начни. Хватит отрицать себя, живи по-настоящему. Жизнь длинная, а не короткая. Курение убивает? Это жизнь убивает. Такова была нынешняя философия Дэмиэна, и она позволяла ему вволю дымить на подъездной аллее возле дома и затем зажевывать запах жвачкой, что, впрочем, не помогало.
Мелисса пыталась подавить проснувшуюся жажду, но все-таки сдалась.
– Давай по одной, мне уже все равно, – произнесла она. – Правда, нам придется выйти на улицу. Сам знаешь, там ниже нуля.
Она пошла проверить детей. Блейк теперь спал с вечера до утра не просыпаясь, вернув матери ночи. А вот Риа в последнее время спала беспокойно. Однажды, еще до того как ей сняли гипс, она в два часа ночи отправилась бродить во сне по дому и попыталась сойти вниз по лестнице с одним костылем. В ту ночь Мелисса обнаружила ее под потолочным окном. Но сейчас девочка крепко спала.
Утром этого снежного дня они вышли в белизну – и, обнаружив, что школа закрыта, двинулись дальше, в парк, миновали березы, прошли в ворота. Парк пустовал, непотревоженный снег лежал, словно белый ковер. Восхищенная Риа пробежала по полю, ее фигурка становилась все меньше, устремляясь в сторону многоквартирных домов, оставляя на снегу цепочку маленьких следов, каждый – отпечаток бывшей здесь Риа. Она чуть припадала на левую ногу, но врач уверял, что со временем эта хромота пройдет.
А потом, ближе к вечеру, они слепили снеговиков в саду – семейство из трех особей, теперь взиравшее своими суровыми изюмными глазами на Мелиссу и Дэмиэна, пока те курили. Носы у снеговиков были из морковок: самый высокий из них щеголял в Мелиссином шарфе. Помимо снеговиков, в саду присутствовали другие неодушевленные существа: желтый плюшевый медвежонок с жесткой от мороза шерстью и несколько фигурок, населявших кукольный домик под белой крышей. Сверху раскинулось холодное сиреневое небо. Снег превращался в лед, и снеговики переставали соответствовать своему названию. Китайские колокольчики звенели на ледяном ветру.
– Ты как, уверена? – спросил Дэмиэн, протягивая ей пачку.
– Уверена.
Она взяла одну сигарету. Между ее пальцами она выглядела слишком большой. Первая затяжка показалась головокружительной, роскошной после выпитого вина. На дне холодильника они перед этим отыскали еще выпивку – полбутылки «Либфраумильха», приятно-сладкого.
– Порой, когда чего-нибудь хочется, надо просто себе это позволить, – сказала Мелисса.
Для Дэмиэна эта сигарета тоже стала одной из лучших в жизни.
– Только чур не вини меня, если опять начнешь, – заметил он.
– Не начну. Не хочу заболеть раком.
– Если докурить только до половины, это не так страшно. Рак сидит возле фильтра.
Они соприкасались рукавами пальто, но казалось, что в этом нет ничего особенного. Они выпускали дым в небо, к скелетам антенн, к силуэтам каминных труб. Вверху залегали длинные облака, некоторые из них розово струились прочь, а на краю неба, ближе к югу, полная, круглая, золотая луна скользнула в сетку из серебристых завитков, пока та не поглотила ее целиком, и теперь остался только движущийся, догорающий свет, словно солнце сжалось до обычной звезды. Лавровое дерево, почерневшее в темноте, высилось над оградами, следя за Дэмиэном и Мелиссой своими неподвижными черными листьями.
– Мне нравится тут, на воздухе, – сказала она. – Иногда я сюда выхожу ночью, чтобы подумать, побыть наедине с собой. Это не такое уж укромное место: я прямо чувствую, как за мной наблюдают люди, из вон тех окошек. Но я могу спрятаться вон за тем деревом. – Она подняла взгляд на ветви. – Это дерево – мой друг. Оно меня понимает. Оно знает.
– Что же оно про тебя знает? – спросил Дэмиэн.
– Все.
Он смотрел на ее профиль. Она чувствовала, что он смотрит на нее по-особенному. И вспомнила, как Майкл когда-то смотрел на нее в Монтего-Бей, ожидая ее ответов на свои вопросы.
– Все, чем я была и чем я теперь стала, – произнесла она. – Чем бы это ни было. Не уверена, что я сама теперь знаю. Похоже, я постепенно перестаю это ощущать. Это довольно страшно. У тебя когда-нибудь бывает такое ощущение – словно перестаешь понимать, кто ты?
– Я почти все время чувствую что-то такое.
Осмелев, она повернулась к Дэмиэну, умыкнув у него свой профиль:
– И ты ищешь себя, но никак не можешь найти? И уже не знаешь даже, где искать? И как будто шаришь в темноте?
На ее лице господствовало то бесконечно юное выражение, которое отметил Дэмиэн, когда она открыла ему дверь. Лицо ребенка, без всяких прикрас.
– Потому что мы не в том месте, – отозвался он. – Потому что живем не так, как нам следует.
– Но почему? Почему люди не живут так, как им следует? Казалось бы, это должно даваться легче всего на свете.
Он пожал плечами, зажег еще одну сигарету.
– Потому что это страшно. Вот почему.