Обычные люди

Он часто ходил в это кафе, в те дни, когда не мог вынести появления тележки. Внутри там все было ретрометаллическое: серебристый пол, серебристые шкафчики, серебристый потолок. Дэмиэн уставился на сэндвичи. Тут находились и другие люди, глазевшие на сэндвичи, в аккуратных офисных костюмах, темных зимних пальто; они размышляли, что хотели бы съесть в этот уникальный, особый час, дающий небольшую порцию свободы. С мясом или с рыбой, с сыром или с яйцом? Может, выбрать сэндвич, который нелепо заявляет, что он вовсе не сэндвич, поскольку отрекся от хлеба, а следовательно, представляет собой салат? Или лучше взять простой честный салат, какой-нибудь нисуаз, праздник фасоли? Дэмиэн стоял в спрессованной тесноте сэндвичной, на самом деле мало отличавшейся от тесноты офиса, всего лишь менее дружелюбной. Все тут старались делать вид, что им все равно, какой сэндвич взять, хотя на самом деле им было не все равно, очень даже не все равно. Перед прилавком было позволительно стоять только определенное время, от тридцати секунд до минуты; время шло, и Дэмиэн понимал, что его разглядывание уже вот-вот станет неприлично долгим. Проблема состояла в том, что он смотрел уже не на сэндвичи, а дальше, в серебристость шкафчика, во все эти отражения и отвлечения. Он видел там Стефани, как она сегодня, рано утром, надевает халат, перед тем как выйти из спальни, и неохота в ее движениях словно бы говорит о поражении, об унынии. Он видел череп Лоуренса, медленно разлагающийся под землей, стиснутый почвой со всех сторон. И тем не менее среди всего этого ему следовало выбрать между цыпленком с авокадо и ветчиной с маринованными огурчиками. Чем дольше Дэмиэн смотрел, тем больше терял способность выбрать. Он оглянулся вокруг, посмотрел вверх, потолок покачнулся, на шее проступил пот. Рядом с ним протянулась вперед какая-то черная штука и взяла сэндвич: женская рука в перчатке. Рука показалась зловещей. Он понял, что дрожит. В попытке как-то собраться он зажмурился, снова открыл глаза. Потом тоже протянул руку, повторяя движение зловещей перчатки, и схватил первое, к чему прикоснулся. С яйцом и майонезом. Он быстро прошел на кассу, заплатил. Столь же быстро вышел на улицу, в пронзительно-ледяной воздух, и его вырвало прямо на тротуар.

Остаток дня он провел в чадном тумане подступающей дурноты, а в 17:45 отправился на станцию, чтобы сесть в свой поезд, но обнаружил, что его отменили. Железнодорожные пути забило снегом. На всех табло горели красные крестики. Дэмиэн позвонил Стефани. Потом позвонил Майклу (до Белл-Грин была всего пара станций, а некоторые из линий местного сообщения работали). Мобильник Майкла не отвечал. Тогда он позвонил ему домой. Трубку взяла Мелисса.

* * *

Она открыла дверь в сером тренировочном костюме (расклешенные штаны, надпись «Dancefit»

поперек груди, белая бечевка вместо пояса) и в тапочках. Она выглядела очень молодо, но чуть старше, чем обычно: собранное лицо, какие-то недавние тени вокруг глаз, словно противоречащие улыбке, во всем некая зыбкость. А может, все люди выглядят по-другому, когда находятся дома будним вечером, не ожидая никого в гости, когда за окном идет февральский снег.

– Заходи, – сказала она.

Он пустился в извинения: такая история с поездами, я сразу же уеду, как только смогу, прости, что вот так заявился…

– Ничего страшного, Дэмиэн, честно. Это вообще не проблема. Давай пальто. – Которое она тут же повесила на спинку одного из стульев у обеденного стола, чтобы оно оттаяло. Дэмиэн прислонил портфель к стене у входа.

– А где Майкл? Тоже застрял в снегах?

Он ожидал увидеть Майкла на диване или в дверях кухни, но никого видно не было, только в телевизоре играли в теннис Винус и Серена Уильямс – загадочные, словно падающие звезды, далекие, но знакомые, – а где-то вдалеке говорило радио.

– Я не знаю, где он, – ответила Мелисса. – В смысле он уехал по работе, так что я не знаю.