Обжалованию подлежит

— Как сегодня наши дела?

Оксана не уловила смысла его дальнейших расспросов, отметила лишь усиленное внимание, плохо скрываемое сочувствие. Обнаружив, что рядом с Зоей есть новенькая, спросил, как фамилия, откуда сама, и пошел дальше. Нашлись и другие, возле которых врач почти не задерживался. Как можно было понять, сосредоточивался на тех, кто вернулся из послеоперационной, да тех, за кем была очередь в ближайшие дни. Профессорский обход, надо полагать, был бы менее скоропалительным.

Не успел Сергей Петрович скрыться за дверью, как больные с облегчением стянули с себя косынки. Тут же с порога послышалось:

— Вот он и я! — Палату пересек молодой высокий мужчина. Шел деликатно, мягко ступая, стараясь умерить топот сапог. На них не виднелось гуталинного блеска, были они просто обмытыми, причем вне дома, судя по приставшим травинкам. Зоя приподнялась, ее кукольное лицо как бы расправилось, озарилось улыбкой.

— Рыбачил? Заботливый ты у меня.

Небрежно наброшенный на плечи посетительский белый халат оттенял загар, неожиданный в эту пору у ленинградца. Обветренная рука протягивала промаслившийся пакет, источавший запах свежезажаренной рыбы.

— Окуньки. Ешь, пока тепленькие, — придвинул к себе табурет. — Слушайся мужа. — Тон приказа не вязался с бесхарактерными чертами лица, с вялой линией подбородка. Но сказанное «слушайся мужа» умилило жену, она принялась есть, звучно обсасывать косточки, выказывая всем своим видом несказанное удовольствие. Ожила на глазах, бледность и та утратила мучнистый оттенок. Поделилась с Оксаной:

— Ни к чему нет охоты, а вот рыбка речная мне всласть тем более собственного улова. — С любовью вскидывала глаза-васильки на «собственного поставщика». Внезапно мускулы лица напряглись. — Скажи по правде, и в этот раз жарил сам?

— Что из того?

— Ведь ты мне родной. Родной ведь?

— Ну да…

— Переживаю, что сбиваешься с ног. Легко ли работать на грузовой! А тут еще рыбалка чуть свет да стряпня. Ни выспаться толком, ни поесть вовремя…

— Вот и поправляйся скорей.

— Я стараюсь. Но все-таки, покуда я тут, к матери хоть иногда обратись. Что ей несколько рыбешек почистить. Она бы изжарила, тебе передышка.

Поерзал на стуле, не скоро нарушил тягостное молчание.

— Был уговор моей матери не касаться. Просил ведь тебя. — Приоткрыл запястье, взглянул на часы, предпочел не заметить, что жена утратила аппетит. Недоеденное завернула вместе с костями в пропитанную маслом бумагу, не глядя положила на тумбочку. Муж встал, натянул на плечи сползший было халат. — Ну, мне пора.

Зоя виновато спросила:

— А завтра когда?

— Как сумею. — Не забыл вернуть табуретку, где взял. Нагнулся, чмокнул жену, будто клюнул. Больше ни звука и к двери. Обходительный, на цыпочках шел. Вежливенько кивнул кому-то при выходе.

Не сразу опомнившись, Зоя, словно бы успокаивая себя, залепетала, обращаясь к Оксане:

— Вы не подумайте… Он у меня золотой… Просто временем дорожит, рассчитывает на премиальные: шибко ответственное задание. — С гордостью улыбнулась. — Водитель он у меня. График скользящий. — Передохнула с минуту. — Из-за графика и пускают ко мне в любые часы: навещайте супругу, когда позволяет работа. — Важно повеличала себя супругой. — Сергей Петрович сам предложил ему пропуск. Особый. Вовсе не по причине, будто я больнее других, не такая уж я ослабшая, видите сами. — Синеватые губы попытались изобразить довольную улыбку. — Меня сам оперировал. Яков Арнольдович — слышали о таком? Резал четыре часа, всю брюшину для прочности заменил на капрон, а может, нейлон. У хирургов ничего не поймешь. Одно талдычат: живите спокойно. Я и живу! — Вспышка бодрости тут же и попригасла, устало смежились веки.

Оксана вся сжалась от такого соприкосновения с действительностью.

Зоя немного передохнула, шепот возобновился:

— Сами видели, как заботится, жалеет меня, а за мать человек не в ответе. Ей не по нраву моя хвороба, но что я — нарочно? И так уж скрывала, тянула, сколько могла, не обращалась к врачам. Господи, чего она только не выдала, как узнала, что я в больницу ложусь! Думаете, хоть разок навестила? А я ее всегда почитала, ухаживала, чай подавала исключительно свежей заварки… Конечно, в доме без моего хозяйствования получилось куда побольше возни. Но я вернусь, свое отработаю.

— Конечно, вернетесь! — пылко заверила вторая соседка Оксаны, седая, с морщинками не только у глаз. — Досыта, милая, нахозяйничаетесь. Отдыхайте пока.

Зоя рывком, словно бы отгораживаясь от соболезнующих взглядов, натянула одеяло выше золотистой макушки. Зоина утешительница поманила к себе Оксану.

— Вы, голубушка, местная?

— Нет, из Москвы.

— Как по имени-отчеству?

— Зовите Оксаной.

— А я Ангелина Самсоновна. Аборигенка.