Под звуки музыки я прохожу в одну их просторных комнат на втором этаже нашего центра. На окнах плотные шторы, но множество ламп, будто со всех сторон озаряют сидящих вокруг: на полу, на стульчике, на пуфе сидят дети и родители. Почти все в медицинских масках, на них нарисованы рожицы, улыбки с язычками. Макс ближе всех, у окна. Я несколько минут стою, слушаю, затем подсаживаюсь к сестре, и мы играем в четыре руки. Замечаю входящую Софию, и становится теплее и не так беспокойно. Черные клавиши, белые, и ее лицо. Вдруг осознаю – как непросто было уговорить ее стать помощником. Ей чуждо это. Раньше она так и смотрела на меня, как на того, кто может решить судьбу, ударив кулаком по столу. Качаю головой в такт музыке, или, отгоняя неприятные мысли, не знаю. Что я должен делать, чтобы не обжечься светом и не сделать больно этой женщине?
Когда все расходятся по комнатам, я остаюсь почувствовать возникшую теплоту, и вдруг чьи-то руки ложатся мне на плечи, а над ухом теплится голос:
– Проводишь меня сегодня?
–Я попробую.
София отпускает меня и садится рядом, озаренная улыбкой. Я перехватываю и все еще удивляюсь ее мягкости и откровенности. Все собирается в одном месте: цвета, запахи, звуки, чувства, мысли. И в то же время я не могу ничего из этого удержать.
Привыкнуть видеть все при свете дня оказалось легко. Я люблю рассматривать Софию, особенно когда она так близко. На ней нежно-небесного цвета брючный костюм с белой футболкой. Не такие грустные глаза, как я, бывает, замечаю. И кажется, все хорошо.
Не помню, говорил ли я ей комплименты.
–Ты прекрасно выглядишь.
Все еще не верится, что она не убежит снова, если не по пешеходному переходу на красный свет, то в отрытую дверь? Не назовёт ли сейчас лгуном, который ждет ее, но опровергает это на словах? Неужели не назовет самодовольным, амбициозным и слабым? Не будет спрашивать, как я себя чувствую?
– Ты тоже, – слышу ее мягкий голос.
От желания ее обнять, хочется плакать.
Вот что такое родное – аромат печенья с лавандой.