Очарованная легендой

Стыдясь своей трусости, я вынула из кармана карту Мораг, посмотрела и вздрогнула. Мораг написала «пройти «мост» и нарисовала на нем стрелку.

— Hermoso[17], si? — спросил Петизо, принимая мою тревогу за восхищение. — Si?

— Si, si, — улыбнулась я.

Он довольно улыбнулся и экстравагантной пантомимой и бурной жестикуляцией спросил, может ли быть что-нибудь столь же прекрасное и грандиозное в моей стране.

Я отрицательно покачала головой и сказала, что нет. Все же пропасть была глубока и широка, как ущелье Эйвон, и через несколько шагов я заметила далеко внизу темную быструю реку, летевшую по разломам породы каскадом водопадов неописуемой, внушающей страх красоты и мощи.

Размахивая руками, Петизо сообщил, что на середине моста вид еще красивее.

Выйдя из автобуса на чистый горный воздух, я почувствовала голод. Теперь мне стало нехорошо. Чико снабдил меня особо восхитительным завтраком, чтобы разделить его с прабабушкой. Петизо забрал его у меня и привязал сумку с завтраком к поясу, чтобы освободить мне обе руки для борьбы с веревочным мостом.

На самом деле мост сплели не из веревок. Какие-то тропические лианы — полагаю, того вида, который использовал Тарзан, чтобы перелетать с дерева на дерево. И эти лианы были не шероховатыми как веревки, а твердыми, гладкими и блестящими. И скользкими. По сторонам моста как балюстрада шли плетеные поручни. За эти годы — я не смела думать, сколько их прошло, — они износились, как старое плетеное кресло, и мост и поручни были полны прорех. И хотя я предусмотрительно надела туфли с плоской прогулочной подошвой, я сняла их, как Петизо, и спрятала в карманы брючного костюма.

Затем я глубоко вздохнула — и перешла свой мост. Исключительно по необходимости. Назад пути не было, я проглотила страх и поставила ногу на хлипкую конструкцию.

Я понимала, почему Петизо пропустил меня вперед. Как только я перенесла на него свой вес, мост начал колебаться, словно каноэ, так что второму человеку, ступившему на мост, пришлось намного труднее. Но рожденный и выросший здесь, Петизо непринужденно справился с этой задачей. После нескольких шагов я освоилась и легко держала равновесие. Мост качался менее пугающе. Казалось, мы плывем на воздушном шаре над пейзажем несравненной красоты. Стояла тишина, если не считать легкий корабельный скрип моста и рев водопадов. Я даже не слышала козьих колокольчиков или перезвона часов. На полпути мы оказались прямо над первой цепочкой водопадов. Гладкая зеленая вода лилась через пороги, кипела и падала в белую пену, затем летела вниз через выступ по новым и новым порогам. Солнце было почти в зените. Оно освещало белые водопады и потоки, вызывая в гремящей пене мириады крошечных радуг.

Последние несколько шагов дались легко. Я привыкла к сомнительной конструкции и закончила путь неуклюжей рысью, словно делая финишный рывок в беге в мешках. Петизо последовал за мной, восхищенно смеясь над моей скоростью и мастерством. На другой стороне мы присели на большой валун, я обняла колени, рассматривая ужасающе грандиозную картину, а Петизо — улыбаясь моему искреннему страху.

Тысячи, возможно, миллионы лет назад это ущелье далеко внизу пробил бурный поток. Скалы с обеих сторон, между которыми висел веревочный мост, возможно, оставались естественным скальным мостом, пока его не уничтожили землетрясения и эрозия, перерезав глубокое русло величественными порогами и гигантскими валунами. Даже теперь на утесе виднелись глубокие темные шрамы, а валун, на котором мы сидели, перерезала свежая трещина, на которой еще не успели появиться ростки лишайника.

Но жизнь продолжается, подумала я, когда Петизо нетерпеливо потянул меня за собой. Контрасты и быстрое изменение, сказал дон Рамон. Зеленые долины и жестокие горы. Яркое солнце и внезапная экваториальная ночь. Слезы и смех.

Пока было солнце и смех. Петизо проскочил передо мной, убрал с пути самый крупный камень и поклонился в изысканной манере, которая мягко высмеивала чопорность чарагвайского джентльмена. Безоблачное солнце едва вышло из зенита, когда мы услышали первый звук колокольчика и учуяли запах дыма. Вдали прокукарекал петух.

С триумфом Кортеса двадцатого века Петизо ткнул пальцем на след коровьего копыта потом отпечаток лапки цыпленка, показывая, что скоро мы прибудем домой. Потом дорожка пошла по склону вниз, и в лощине я заметила худых домашних птиц, рывшихся в мшистом сланце. А вскоре показались и хижины, большинство были прилеплены к склону холма, все с крышами из тяжелой зеленой соломы и с крошечными окнами, чтобы не впускать солнце.

Очевидно, жители деревни вели свой календарь, и нас ждали. Дюжина обитателей вышли из домов приветствовать нас в воскресных черных костюмах, ярких цветных пончо и фетровых шляпах. Нас встречали по-чарагвайски, с искренней радостью, громкими хлопками и топотом ног. Удивительно, но несмотря на то, что немногочисленным жителям было под семьдесят, горы зазвенели от смеха и аплодисментов.