Очерки Лондона

Проходитъ еще часъ, и день вполн начался. Служанка, и вмст съ тмъ исполнительница всхъ возможныхъ домашнихъ работъ, не обращаетъ ни малйшаго вниманія, конечно, по поводу крпкаго сна, на звонки своей госпожи, которые продолжались по крайней мр съ полчаса. Она получаетъ наконецъ приказаніе вставать чрезъ господина, котораго госпожа нарочно посылаетъ самого для этой цли, и который, выступивъ въ постельномъ костюм на площадку лстницы, повелительнымъ голосомъ восклицаетъ, что уже половина седьмого часа, и что пора подумать о хозяйств. При этомъ служанка внезапно вскакиваетъ, выражаетъ изумленіе, съ недовольнымъ видомъ спускается въ нижніе апартаменты и такъ лниво выбиваетъ огонь, какъ будто думаетъ, что онъ самъ собою воспламенится. Сдлавъ первый приступъ къ дневнымъ занятіямъ, служанка отворяетъ уличную дверь, чтобы принять молоко, какъ вдругъ, по самому невроятному стеченію обстоятельствъ, оно открываетъ, что сосдняя служанка также вышла принять молоко, и что молодой прикащикъ мистера Тодда, по той же самой необыкновенной причин, вышелъ открыть ставни своего дома. Неизбжнымъ слдствіемъ подобнаго открытія бываетъ то, что служанка, съ кувшиномъ молока въ рук, подходитъ къ ближайшему сосp3; днему дому, собственно затмъ, чтобъ поздороваться съ Бэтси Кларкъ, и что молодой прикащикъ мистера Тодда переходитъ черезъ улицу, затмъ только, чтобы поздравить обихъ сосдокъ "съ добрымъ утромъ". А такъ какъ помянутый молодой прикащикъ мужчина прекрасной наружности и такой же любезный кавалеръ, какъ и самъ булочникъ, мистеръ Тоддъ, то между сосдями быстро завязывается самый интересный разговоръ, и, вроятно, продолженіе его было бы въ тысячу разъ интересне, если бы госпожа Бетси Кларкъ, которая слдитъ за каждымъ движеніемъ своей служанки, не постучала весьма сердито въ окно своей спальни. При этомъ сигнал молодой прикащикъ, стараясь сохранить приличное хладнокровіе, начинаетъ что-то насвистывать и возвращается къ своему дому удвоеннымъ шагомъ, а сосдки-служанки бгутъ по мстамъ и, затворивъ за собой дверь, съ изумительной тишиной, черезъ минуту высовываются изъ окна гостиной. Другой пожалуй вздумаетъ, что он смотрятъ на почтовую карету, которая въ эту минуту прозжаетъ мимо оконъ: о, нтъ! тотъ ошибется, кто подумаетъ это. Он высунулись изъ оконъ для того, чтобы еще разъ взглянуть на молодого прикащика, который въ свою очередь большой охотникъ любоваться почтовыми каретами, а еще боле добрыми сосдками, и на этомъ основаніи бросаетъ бглый взглядъ на карету и самый продолжительный на Бетси Кларкъ и ея подругу.

Между тмъ почтовая карета мчится своимъ чередомъ къ контор дилижансовъ, пассажиры, вызжающіе изъ Лондона въ раннемъ дилижанс, съ величайшимъ изумленіемъ смотрятъ на пассажировъ възжающихъ. Вытянутыя лица послднихъ принимаютъ плачевный видъ и покрываются какимъ-то жолто-синеватымъ цвтомъ. По всему видно, что они находятся подъ вліяніемъ того страннаго ощущенія, которое рождается во время отъзда, — ощущенія, производящаго то, что событія вчерашняго утра кажутся какъ бы случившимся по крайней мр мсяцевъ шесть тому назадъ. Въ контор дилижансовъ замтна необыкновенная дятельность. Дилижансы, готовые отправиться въ дорогу, окружены неизбжной толпой евреевъ и другихъ промышленныхъ людей, которые постоянно пребываютъ въ полномъ убжденіи, Богъ знаетъ только почему, что ни одинъ пассажиръ не сядетъ въ дилижансъ не купивъ полъ-дюжины грошовыхъ апельсиновъ, или перочиннаго ножика, памятной книжки, прошлогодняго календаря, мднаго рейсфедера, кусочка грцкой губы или наконецъ собранія оборванныхъ каррикатуръ.

Проходитъ еще полчаса, и уже солнце весело бросаетъ свои яркіе лучи на улицы, въ половину еще пустыя, и свтитъ съ достаточнымъ блескомъ для того, чтобы разогнать утреннюю лнь прикащика, который, выметая лавку и вспрсыкивая мостовую, поминутно оставляетъ свою работу, чтобы сообщить другому прикащику (точно также лниво занимающемуся подобной же работой), что сегодня будетъ очень жарко. Иногда онъ облокотится одной рукой на метлу, а другой отнитъ себ глаза и пристально начнетъ смотрть на «Чудо», или "Молнію", или «Нимрода», или на какой нибудь другой дорожный экипажъ, и смотритъ до тхъ поръ, пока дилижансъ не скроется, въ пыльномъ туман, на отдаленномъ конц улицы. Тогда онъ совершенно оставляетъ свое занятіе и съ унылымъ духомъ возвращается въ лавку. У него возродилась зависть къ пассажирамъ, которые умчались изъ душнаго Лондона; онъ вспомнилъ о своей далекой и милой родин, о красномъ кирпичномъ домик, въ который онъ ходилъ учиться. Жалкія порціи молока, разведеннаго водой, толстые куски хлба, чуть-чуть намазанные масломъ, уничтожаются передъ сладкими воспоминаніями о зеленыхъ поляхъ, на которыхъ онъ рзвился съ другами ребятишками, о широкомъ пруд, который постоянно покрывался яркою зеленью, и за который его выскли, потому что онъ осмлился упасть въ него, и наконецъ о тысяч другихъ предметовъ, тсно связанныхъ съ счастливымъ школьнымъ временемъ.