Очерки по русской литературной и музыкальной культуре

Пушкин не высмеивал эти события национальной истории и не мог к этому стремиться. Как указывает Фомичев [Fomichev 2006:136–156], самые ранние планы драмы о Борисе, датированные ноябрем 1824 года, почти не содержали комических элементов; комическое внедрялось в текст поэтапно, как (среди всего прочего) подходящий способ обращения с причинно-следственной связью и временем. Пушкин хотел представить историю не как реконструкцию более позднего периода, воспользовавшись временным преимуществом, характерным для классицистической трагедии и эпоса, но как самодовлеющий срез опыта, в котором действие происходит на основании распространенных в то время слухов, без каких-либо «намеков и аллюзий» на более поздние события. Как несколько лет спустя он раздраженно написал в так и не отправленном письме издателю «Московского вестника», «благодаря фр.<анцузам> мы не понимаем, как драм.<атический> авт.<ор> может совершенно отказаться от своего образа мыслей, дабы совершенно переселиться в век, им изображаемый» [Пушкин 11: 68]. Вопреки продиктованному известной развязкой сюжету и эпической перспективе, Пушкин ощущал нечто комедийное в самих событиях истории, рассматриваемых «крупным планом» и по меркам их времени. Пушкин исследует в своей драме именно эту возможность – параллельную динамику комедии и истории, когда фрагмент прошлого добросовестно изображается в настоящем для него времени – а не бегство от истории, которое традиционно предполагает и использует комедия (и в еще большей степени ее карнавальная разновидность).

Комедийные и трагедийные ожидания – и как историческая пьеса могла бы удовлетворить их

<…> Если для того, чтобы трагедия оказала воздействие, необходимы дистанция и благоговейный страх, то для комедии ключевую роль играют непритязательность, абсурдность и спонтанность реакции. Ее естественной средой является не сострадание, не ужас, но смех. Здесь, однако, мы сталкиваемся с комедийным парадоксом, который, должно быть, восхищал склонного к классицизму Пушкина. Разумеется, по сравнению с трагедией комедия и в самом деле изобретательна, стремительна и в своем изобилии «бьет через край». Однако не менее важным является тяготение комедии к симметрии и пропорциональности. Какой бы безнадежной ни была путаница в середине, как бы часто ни разражались скандалы, в финале должны восстановиться приличие и порядок, соответствующие социальному классу и господствующему мировоззрению драматических персонажей на сцене. Поскольку жизнь примиряется со свойственными ей несовершенствами, первоначальная иерархия восстанавливается и вновь утверждается. Часто отмечается, что финальные мгновения «Бориса Годунова» 1825 года интуитивно симметричны в этом отношении.