Очищение

Кивок. Решительный – видно было, что Женька много думал об этом.

– Ты их знаешь? Раньше знал?

Женька придвинул блокнот, написал:

«Нивсех. Мало кого. Восновном простые пацаны, я с такими нидружил. Вобще ранше фигня. Ранше все были другие. Им плохо. Или прячуца или как могут защищаюца. Они помогут а мы их защитим. Я им верю. Клянус».

– Почему они просто не придут сюда? – допытывался Романов.

Женька вздохнул, досадливо поморщился, что-то мукнул недовольно, губами изобразил явно нечто матерное, досадуя на свою немоту. Опять застрочил:

«Поразному. Кто уходить с дома не хочет из села, там еда есть а тут кто знает. Кто и нас боица и думает что если не просто так прити а за помощ то лучше. Я уже много раз с ними говорил. Они прападут а так и им и нам харашо. Я могу сразу завтра встречу сделать. Ждут они».

– Хорошо, – кивнул Романов. И только теперь спохватился: – Погоди! А ты что, в город ходишь?!

Женька ответил удивленным взглядом. Кивнул. Мелькнул карандашом:

«Кждый день. И в город и дальше. Я велик подобрал во дворе. Ты нидумай он ничей. Я искал чей. Ничей. Я хорошо ежу. И стрелять тренируюс каждый день. Меня лейтенант Белюков учит».

«Ну и что я ему возражу? – подумал Романов. – Ну ездит. Не будет же он всю жизнь, которая вряд ли скоро станет лучше, сидеть в коробке с ватой? И остальные…»

– Вечером, в семь, зайдешь и доложишь, где и когда точно будет встреча, – сказал Романов уже по-деловому. – Свободен.

Женька вскочил, вытянулся. Потом отдал салют и поспешил к двери…

Да, то, что творилось за пределами пригородов Владивостока, было проблемой, и сейчас, глядя вслед мальчишке, Романов это осознавал как нельзя лучше. Даже не проблемой, а загадкой. Мощный радиоузел удалось ввести в действие, выяснилось, что радиосвязь никуда не делась, но нашарить хоть кого-нибудь пока не удавалось, эфир был плотно забит дикими помехами. По БАМу и дальше доходили смутные слухи о полнейшем беспределе, хаосе, резне… Хабаровск и Комсомольск-на-Амуре были, судя по всему, разрушены; что в Центральной России – вообще не было известно, и Романов все чаще задумывался о прогнозах Лютового. Но в то же время думалось и другое: не может быть, чтобы не было нормальных анклавов. Будем собирать всех в кучу, чего теперь ждать…

Но, чтобы «собирать в кучу» хотя бы окрестности, надо было что-то о них знать. А с этим ощущался чудовищный напряг. Поисковые группы не забирались дальше десяти, ну, пятнадцати километров от окраин Владика.

Работа поисковых групп была опасной, поэтому кроме транспорта (как правило – грузовика) и полудюжины «носильщиков» с врачом в каждую входило четверо бойцов, обычно – ополченцев, хорошо знавших район, где предстояло работать. С начала деятельности было собрано по квартирам и «просто так» больше ста тысяч трупов, из которых часть – фрагментарно или в неопознаваемом состоянии. Треть принадлежала детям, остальные, как правило, старикам и женщинам. Очень многие, видимо, умерли от каких-то врожденных или старческих болезней, от несчастных случаев, некоторые – от голода, немало было убитых и брошенных прямо в ограбленных квартирах или домах либо во дворах. Трупы сжигали в угольных печах бывшего судоремонтного завода. Не безвестно – все данные, которые удавалось найти, заносились в особые книги; если данных не было совсем – заносились приметы, хотя бы место обнаружения… Списки эти дублировались авиационной краской прямо на одной из внутризаводских стен. И около этой стены постоянно были люди. Постоянно…

Но много людей – в основном детей – удалось спасти. Ужасало то, что зачастую эти дети были брошены взрослыми. Родными матерями и отцами. Узнавая об этом, Романов всерьез задумывался, надо ли спасать человечество.

Это ощущение усиливалось, потому что в квартирах находились и другие вещи, из которых бандитские склады награбленного были как бы не самым безобидным. Часто – почти каждый день! – находились притоны с женщинами и детьми, превращенными в секс-рабов, либо (на окраинах чаще всего) какие-нибудь хозяйства, где за похлебку те же женщины и дети работали уже «просто» как «обычные» рабы. И в трех местах нашли другое. Окончательно страшное. Жилища людоедов. Причем это были вовсе не опустившиеся или сошедшие с ума несчастные существа, как в книжках про блокаду Ленинграда, которые когда-то читал Романов. Нет. Напротив. Очень расчетливые, зажиточные, «успешные» лю… нелюди, которые вовсе не испытывали голода. Они просто сметливо делали запасы на просчитанное будущее из «самого доступного материала». Даже у самого безжалостного бандита, у самого гнусного насильника, у самого жадного грабителя мысль об этом вызвала бы отторжение.