Очищение молитвой

А если бы Политыч и действительно был несколько более романтичной натурой и не вернул своим ехидным замечанием Ивана со звёздных небес на грешную землю, то, понаблюдав за ночной бездной ещё хотя бы минуту, тот бы увидел, как пересекает зодиак крошечная мигающая точка — спутник. А если предположить, что вместо ночной тьмы было бы дневное время, то внимательно всматривающаяся в мониторы Алевтина, на которые передавалась картинка со спутника, могла бы при желании увидеть своего мужа, Фёдора.

Но увы, была ночь.

ТЕПЕРЬ. МАРТ 2017 ГОДА. АРХИМАНДРИТ ЗОСИМА

Как представить себе то, о чём думает человек перед смертью?

Нет, не так.

О чём он думает, понимая, что возможно уже завтра он встретится с ней? Здесь ключевое слово — возможно. Знать наверняка и предполагать — отнюдь не одно и то же. Смерть пугает уже сама по себе. Не верьте досужим языкам — смерти боятся все. И герои, и трусы, и государственные деятели, и бомжи, и проститутки, и финансовые консультанты, каждый — и все, как один мы боимся смерти. Возможно, людям, знающим наверняка, что в скорой перспективе эта встреча состоится, в какой-то мере проще. Неизбежность примиряет нас с закономерным финалом; но куда страшнее осознание возможной, но отнюдь не неотвратимой смерти. В это стоит вдуматься.

Огромна бездна, разделяющая обречённого онколонического больного в хосписе и пехотинца, занявшего позицию и ожидающего сигнала к атаке. Первый, пережив уже период кричащего несогласия с несправедливостью жизни, с осознанием того, что то, о чём боялся и думать, страшная неизлечимая болезнь, случилась не с кем-то другим, а именно с ним, смирился. Второй, пока вполне живой и здоровый, отгоняет тревожные мысли, поглядывая на своих замерших перед броском товарищей.

Мозг первого уже пришпилен наркотическими препаратами, дарующими временное облегчение от боли и погружающими угасающий разум в мир иллюзий и теней, и возможно, бедняга даже призывает этот момент, не желая проживать свой остаток в понимании своей обречённости. Мозг второго лихорадочно передёргивает мысли, отгоняя ту одну, самую страшную, стараясь зацепиться за что-то малозаметное — за облако в небе, травинку, жука, ползущего по ней. Только не думать о возможной смерти, иначе паника. Стоит сдать, и в сердце прокрадывается мерзкий холод. Паника — гарантия неадекватной реакции на стремительно развивающуюся ситуацию боя, верная смерть. Сжимая в кулак волю, сердце колотится всё быстрее. Скорее бы приказ!

Казалось бы, шансы выжить для этих двоих людей совершенно, абсолютно различны. В случае первого они практически равны нулю, а вот для второго — пятьдесят на пятьдесят. Тут уже начинает играть роль боевой опыт, подготовка, выносливость, сообразительность, умение быстро принимать верные решения, наконец, удача. При схождении хотя бы части этих факторов и доли везения, на этот раз солдат останется жив…

Но жизнь не арифмометр. И вот хирург, на свой страх и риск оперировавший больного практически без надежды на успех и вопреки упрёкам коллег, ратовавших за то, чтобы он дал покой умирающему, вытаскивает — таки его с того света. Долгие месяцы нещадящей терапии, повторная операция, химия, реабилитация — и о, чудо! Смирившимуся с неизбежным сообщают, что он ещё поживёт. Какая буря чувств разорвётся в душе этого человека при этом известии?!

А вот опытный солдат, выживший уже в пятнадцатой атаке, получивший пулевое ранение в плечо, замер на дымящейся траве. Глядя на проплывающие в небе облака — совсем как Болконский — он благодарит Бога, что дешево отделался и ждёт санитаров. Атака закончена, враг разгромлен и отброшен. Что теперь? Госпиталь, подлечат — рана-то пустяковая, откормят. Пока лечат, глядишь, и война закончится. Останется только вспоминать… Санитары, укол, перевязка, санитарный автомобиль, санбат, скоротечная операция, укол, снова перевязка, койка. Надо потерпеть, а куда деваться. Главное — не на передовой! Утро следующего дня, губы сухие, как сено, хочется пить, что мочи нет. Голова разламывается на куски. Несколько минут с момента пробуждения — и накатывает жар. Круги в глазах. Сестрёнка, воды!!! Подходит невыспавшийся хирург с серым, землистым лицом. Фонарик в глаза, заглядывает под веки, слушает стетоскопом, замеряет пульс. Лида!!! Этого — вперевязочную. Отдирают присохшую повязку. Господи, ну можно без энтузиазма же!!! Плохо дело. Лида, а противостолбнячную ставила?! Не помню, Реваз Ахметович, дурдом вчера был! Срочно поставь и двадцать кубиков антибиотика широкого спектра! От лампы голова сейчас трестнет! Укол. И он проваливается в сон… А вечером старый уставший хирург накинет простыню ему на голову. Проведя по лицу рукой, словно это поможет скинуть наваждение, плюхнется на стул, вспоминая, что сделано не так, почему сильный, достаточно молодой мужик вдруг, вот так, умер…