Очищение молитвой

Жизнь — не арифмометр. Её вариантов — не просчитать, не угадать, не подстелить соломки. Чудны дела Твои, Господи! И жизнь, и смерть, и сроки — всё в Твоих руках, и кому что, тот получит от тебя во время своё. На каждого из нас у Господа свои планы и великий грех пытаться выведать их. А ещё больший — препятствовать им, идя на поводу своего несовершенного, часто вредоносного разума.

Есть в сердце вера в благой Божий промысел или нет, но так или иначе, смерти боится каждый. Кто-то живёт с этим страхом в душе, будучи вполне молодым и здоровым, и тем самым каждый день умирает. Кто-то не задумывается о смерти, играя с ней в прятки, но лишь до того момента, пока она громко и отчётливо не постучит в его двери. Кто-то помнит о ней, страшась, и через то управляет свою жизнь в одежды благопристойности, богоугодничества и служения людям. Кто-то встречается с ней каждый день и не воспринимает уже её как нечто особое, а она даёт ему хлеб насущный. Но иной раз, смотря в её очередное неприглядное рыло, цепенеет и молит кого-то там, в кого верует, чтобы тот не торопил его момент. Есть и самоубийцы, но их разум уже отнят Господом, ибо, желая наказать кого-то по-взрослому, Бог отнимает разум. И кто знает, какие мысли проносятся в их головах за секунды до того, как костлявая сожмёт своей дланью их горло?!

Страшился смерти и архимандрит батюшка Зосима. Не столько самого таинственного момента умирания, куда больше он боялся умереть и не сделать. Действительно, каков смысл перед Богом и людьми всего сего начинания, бессонных ночей, голодного и опасного пути, надежд всех тех, кто собирал их в дальний путь и бдел, молясь за удачный исход сего предприятия? Воистину, искушение. Господь забрал у людей мир и жизнь, к которым они так привыкли, но дал взамен здоровье и, вероятно, долголетие. Сидеть бы за благостными монастырскими стенами под сенью куполов и радеть за души спасенных, так нет же! Часы брата Глеба тикают и подходит момент явить себя на поле, полном летящих стрел. Сие заповедано задолго. Если не они — кто тогда?! И выйдут, нельзя не выйти. Но что надо сделать? За что, за какое достижение можно принять такую лютую смерть, в лапах непостижимых, злобных, кровожадных тварей — восставших мертвых?! Книга молчит, она вообще скупа на конкретику. Додумывай сам, раз взялся. Да взялся ли?! Разве можно так назвать всю историю с этой книгой и обстоятельствах, при которых она попала в руки не кому-то иному, а ему, отцу Зосиме?! Ничего лишнего не творит Господь и никому не взвалит он на плечи крест, который тот не сможет до конца нести.

Не умереть страшно, он стар, он пожил, потрудился во славу Господа и на благо людям. Слава Богу! Страшно умереть, не донеся своего креста. Так что откладывать?! Пора поднимать его на плечи, а Господь, свет его, управит!

— Ну что, ребятушки мои?! Боязно? И мне боязно. Вставайте-ка. Помолимся вместе. На святое дело идём, такой молитвы Господь не оставит! — помолившись коленопреклоненно, опираясь на посох, поднялся с пола отец Зосима.

Брр, вроде бы и потеплело на улице, но уж лучше бы, как вчера — снег. Но вместо него — дождь, и достаточно сильный. Стоит выйти — и вмиг промокнешь, не важно, сколько слоёв тёплой одежды там у тебя, под тулупом. В каждую щёлочку зальёт, а обувь? Вмиг промокнет… Дворники семь лет назад закончились, некому убирать снег. А за зиму теперь какие сугробы насыпает! И вот теперь, на глазах, всё это превращается в мерзкую липкую субстанцию. Весна началась! Весну встречайте!

На такое дело, как у них, с голыми-то руками не пойдёшь. Лучше сразу распустить ремень, да на шею. Так хотя бы окружающим вреда не нанесёшь в похабном посмертии, каждого теперь ожидающем. Но и выбор не велик: автомат Глеба, со смешным боезапасом, скорее для самоуспокоения, нежели действенное оружие. Собственно, вот и всё.

Чем поможет автомат против мертвецов? Оно конечно, если ты забрался на охотничью вышку в поле, убрал лестницу, а на полу — полный цинк маслят, то пали в белый свет, пока не закончатся. Да и очередями стрелять — бессмысленно. Но у них — всего два рожка. Всего два — шестьдесят патронов. Всего, не больше, не меньше. То есть, никакого права на промах. Правда, в активе ещё два ножа, но ведь с ними ещё управляться надо иметь, так? Откуда взяться подобному опыту у монастырских монахов? И брат Глеб, осознавая всё это, покачал головой.

— Значит так, родные. Теперь послушайте меня. И спорить не время, Софроний: просто делйте так, как я говорю. В отличии от вас, я в монастыре не родился… На лыжи, батюшко, не смотрите. Всё, они своё дело выполнили. Тут их оставим, дальше — пешком. До ворот — рукой подать, а с лыжами, появись мертвяки, одна беда у нас будет. Не развернуться, ни повернуться. И палки лыжные, хотя и острые, нам ни к чему. Голову мертвяку ими не проткнуть и не срубить. Лишний груз. Поэтому, Софроний, иди-ка сюда!