Одержимость справедливостью

В палате для выздоравливающих, куда меня перевели, было ещё семь таких же как я. Только все они были солдатами из разных частей, а я один гражданский среди них затесался. Болезни у всех были разные, но все инфекционные. Считалось, что мы уже не заразные. Нас уже не лечили, а просто наблюдали, чтобы не было рецидива. Все кроме меня, кто был в палате, пребывали в хорошем настроении потому, что «солдат спит, а служба идёт». А мне чего радоваться, я тут можно сказать, за свой счёт. Не успел даже в армию попасть. Сюда, в военный госпиталь привезли прямо из военкомата. На медицинской комиссии обнаружили болезнь и привезли сюда на обследование. Оказалось, что я таки подхватил где-то заразу с красивым названием, Инфекционный Мононуклеоз. Что за дрянь, никто не знает, но заразная. Вначале даже изолировали, заподозрили осложнение, два месяца почти провалялся. Теперь вот, в общей палате с этими гогочущими придурками. Радуются, с медсёстрами заигрывают. А у меня никакого настроения. Получается, я целый год жизни потерял.

Сначала в военкомате потеряли мои документы. Когда повестку почему-то не принесли, я уж подумал, вдруг пронесёт. Может, забыли про меня. Ан нет, принесли на два месяца позже, а майор в военкомате орал, почему я сам не явился. С чего бы это я сам попёр, я что, дурак. Ну, говорю, вот он я, нашли ведь, забирайте. А он опять орёт, — мы не забираем, а призываем! Я ему, — какая разница? А он в ответ, — пререкаешься? Ну, я тебе устрою, узнаешь, какая разница! В общем, в этот призыв я не попал, сказали ждать следующего. А на следующем, на тебе, в госпиталь попал. Прошу, вы хоть запишите, что я уже в армии, госпиталь-то, военный. Сказали нельзя, не получится. Нельзя меня в часть отправлять, без прохождения курса молодого бойца. Ты говорят, даже честь отдать не сумеешь, что ты за солдат. А подготовка молодняка в войсках уже заканчивается, так что пойдёшь в следующий призыв. Облом, и не сбежишь никуда.

— Димка, к тебе пришли, спустись вниз, — в палату заглянул дежурный санитар.

— Пришли? Кто спрашивает, не сказали?

— Не знаю. Милиция вроде, — санитар ушёл.

Милиция? Зачем я понадобился милиции? Неужели из-за кисточек тех…. Но их больше нет, — размышлял я, пока одевал халат и тапочки, — главное, не паниковать…

Милиционера я увидел со спины, он почему-то был в белой рубашке без кителя. Был ещё кто-то, женщина, милиционер её заслонял.

— Извините, это Вы меня спрашивали?

Милиционер повернулся. Фуражка с кокардой на нём, тоже была белого цвета. Лицо расплылось в улыбке.

— Привет! Не узнал?

Это был Димка. Я действительно его не узнал, настолько неожиданным было это явление. Тот самый Димка, которого, думал, никогда больше не увижу. И которого меньше всего хотел увидеть. Как он здесь оказался, и что это за маскарад? Что ему нужно?

— Вот, Танечка, познакомься, это тоже Дима, он тоже художник, и мой лучший друг.

Полностью сбитый с толку этим неожиданным явлением в белой фуражке, я только сейчас сообразил, что вторым посетителем была девушка в ярком платье.

— Таня, — слегка присев и поклонившись, сказала девушка. По этому движению я понял, что она вероятно танцовщица или балерина.

Я тряс её руку, и в растерянности не знал, что сказать. Мы вышли во двор госпиталя и сели на скамейку. Погода была чудесной, воздух прозрачным и пьянящим после душной палаты. В лучах солнца фигуры посетителей буквально засияли на фоне серого двора и мрачных окон. Я никогда не думал, что милицейская форма может быть красивой. Девушка-Таня, держа Димку под руку прижималась к нему, не оставляя сомнений в их отношениях. Ниже верхней пуговички её платья открывалось круглое низкое декольте. То, что было видно там, светилось восхитительным цветом. Таня знала, что товар нужно показывать лицом. Это было прекрасно. Представив себе, как Димка запускает туда руку, свою волосатую клешню, у меня потемнело в глазах. Этот гад снова издевался надо мной.

А Димка, вдруг достал откуда-то апельсин и протянул мне. Извини, говорит, ещё два мы по пути к тебе съели. Как тут кормят, тебе хватает? — Димка говорил так, как будто мы только вчера с ним расстались, хотя прошло уже месяцев восемь.

А я смотрел ошалелыми глазами то на апельсин, то на Танечку, то на белую фуражку, и ничего не понимал. Я приставил себе, что думает сейчас обо мне эта красавица, глядя на моё помятое заспанное лицо, на застиранный серый, казённый халат и древние как мир, стариковские тапочки. Он снова унижает меня.

— Ничего не понимаю, как вы здесь оказались, и что это за маскарад? Ты что, в милицию пошёл?

— В армии я, в армии служу! Я думал, ты знаешь, — Димка улыбался счастливой улыбкой, обнимал за талию и прижимал к себе девушку, которая с любопытством поглядывала на меня, уткнувшись лицом в Димкино плечо.

— Вы рубашечку белую, помадой не испачкаете? — не выдержал я.

Издевается. Это он так в армии служит. Ага, а её тебе вместо ружья дали.

— Ха! Пусть пачкает. Не стесняйся Танюша, кусай, пусть пацаны позавидуют, — заржал Димка, — мы у тебя дома были. Мама твоя сказала, что ты в госпитале лежишь. Вот, решили навестить.