Одесситки

Мамочка, прости, мамочка! Наталка в углу за бочками устроила постель. Светает, нужно закрыть чем-нибудь вход, чтобы их никто не обнаружил. Она вылезла наружу, закидала сверху погреб ветками, соорудила настоящий бурелом, оставив только маленький лаз. Нарастающий гул самолетов был такой сильный, что земля задрожала. Наталка смотрела вверх, может, это её Валера к ним на помощь летит? Нет, это опять они, каждое утро, едва светает, как на работу. Чёрной ордой закрывают всё небо, и никто их не останавливает. Она отчётливо увидела под брюхом у самолётов бомбы, поняла: на Одессу будут сбрасывать, гады. Через полчаса назад возвратятся, радостно покачивая крыльями. Где же наши, где ее муж? Ей бы зенитку, сама всех перестреляла бы. Не прячась, Наталка медленно побрела по улице. С ужасом смотрела на обгоревшие дома. Никого, даже собак и кошек нет. Всех снесло, словно ураганом. Неужели в живых никого? Решила до Надьки дойти.

— Це ты, Наталка? — из кустов показалась голова бабы Фроси. — Твои як?

— Не мае никого, только Женька и та помирает, изнасиловали ее сволочи, — Наталка со слезами бросилась к бабке.

— Ну, доця, ты ж охвицерська жинка. А дэ вона?

Наталка крепко схватила старуху за руку и потянула за собой. С трудом они пролезли в погреб. Женька стонала, звала мать. Баба Фрося наклонилась, послушала грудь.

— У неё кровотечение. Та бачу, це хуже. Лампу дай сюды, пиднимай ий ногы, раздвынь, шо ты ни баба, а ну, не дрожи, — она послюнявила свои пальцы. Наталка от страха закрыла глаза. — Ничего, дай Бог, выживе, самогон е? — Баба Фрося обтёрла окровавленную руку. — Давай сюда бутлю, налывай кружку. Та нэ цокай ты зубами, рятуваты девку треба. Сколько выпье — столько выпье. Выпей, дытыночка моя ридненька, пей, пей, от молодець.

Потом она раскрутила на кофте пришпиленную нитку с иголкой, обмакнула в самогонку, из-за пазухи достала платочек, тоже намочила в самогонке, перекрестилась. Матерь божья, помоги!

— А теперь ты от так ноги и лампу держи, и шоб не дернулась.

У Наталки руки и ноги затекли, ей казалось, время остановилось. А баба Фрося только приговаривала:

— Ще любыты будешь и дитёв рожать будешь, жить будешь, хтось дасть тэбэ помереть? Я не дам. Мы ещё цым гадам покажем хто кого. И за мамку твою, и за батька, и за ангелочка Павлика, за всех рассчитаемся, за всех. — Женька застонала. — Ну вот бачишь, зараз полегчает. А ты як? Шо мовчыш?

— Мне все равно, жить не хочу, до Турунчука пойду.

— Э, девка, мы так с тобой не домовлялысь. От бабы пишлы, ничого без ликаря не знають, не вмиють. Ото треба робыты, для дизинхвекции. Тепер давай сами выпьем, усих помьянем. Там Марья, царство ей небесное, заготувала ковбасу у глэчыку з салом. Там, за бочками пошукай... Есть! А я шо казала? Женьке червоного вина побольше давай, и сама пий, сколько сможешь.

— А вдруг они вернутся, баба Фрося? — Наталка разрыдалась.

— Ти вже нэ повернуться, чуешь, як бабахае. Шо там робыться, всю ничь горыть, там воны и свий кинець знайдуть. Помьяны мене потим. Наливай! Аты куды неслася?

— Хотела кого-нибудь найти. Женькину Надьку, других.

— Воны уси живы, ничью вид клопив з хаты побиглы, на соломе спали, от и живы. У плавнях з дитямы уси ховаються, — старуха ещё глотнула самогону, — Я их усих знайшла, а до вас сил недостало.

— Тётя Фрося, только вы никому не говорите, что с нами, ладно?

— Ой, ты, дытына, шож ты важаешь, шо им вид цых гадов не досталося? Даже Верку дытыну и ту, падлюки. Дивчина майже тронулася, смиеться, дывится страшно, от так. Це вы, молодь, ничёго не зналы, та и мы не казалы. Скилькы на цеи земли живемо, стилькы бабам и достаеться. Раниш турки кляты булы, ще моя бабка казала, девок и кралы и с илу налы, а то и зовсим вбывалы. А в революцию шо творылося, як в анекдоти тому: то били, то червони. Одна спасительница для баб — ричка та плавни. И зараз вона нас сховае, покы наши не повернуться. До вечора покимарю у вас, а потим до плавень подамся. А ты за Женькой в оба гляди, одну не залышай. Розмовляй з нэю, кажи, шо без ней жить сама не будешь. Одэжа е?

— Тут узлы, мамка з хаты вид мене сховала, чтоб я не бачила, — Наталка опять разревелась.

Старуха спала и во сне продолжала слать проклятия. Впервые за всё время уснула и Наталка. Через несколько дней сёстры перебрались в плавни. Кроме местных было несколько раненых солдат. Жили цыганским табором. Только поздним вечером разжигали костёр, варили рыбу, кормили детей и ждали. Баба Фрося собрала команду, заставляла плавать по несколько часов каждую ночь, учила нырять и дышать через камыш, плести из ивовых веток корзины, сачки, лапти и петли. А петли зачем? «Ими наши «русалочки» врагов на дно опускать будут, — поясняла бабка, вдруг перейдя на русский. — С Богом, девки, только осторожно, сами себя не потопите».

— Такого я ещё не видел. Во бабы днестровские дают! Где они? — пожилой солдат перегнулся через торчащий у берега сук, пытаясь на блестящей глади воды их разглядеть.