Одесситки

Ташкент, с его грязными, немощёными улочками, глинобитными не то домишками, не то заборами, длинными лужами, называемыми арыками, сначала шокировал, они с трудом разыскали нужный адрес. Их встретила странная русская женщина и, как только стемнело, отвела в другой дом. Там их встретили Марио и Джованни. Одеты они были в грязные синие халаты, с отросшими усами и бородами. Девушки их сразу и не признали. Этой же ночью они покинули Ташкент, переодев девушек под местных женщин. На ослах с проводником они уходили подальше в непроглядную темень, но рядом были их мужчины и они были счастливы. Через три дня остановились в каком-то ауле и стали ждать других проводников с караваном. Даже любовь не могла ни на минуту подавить нервное состояние беглецов. Джованни постоянно курил и, глядя на Анну, пытался её успокоить, что здесь им ничего не угрожает, они далеко от Ташкента, и никто их здесь не найдёт.

Дни шли, никакого каравана не было. Джованни с Марио и хозяином отправились в соседний аул искать других проводников и другой караван. Уговорились, что если через две недели их не будет, то девушки вернутся снова в Ташкент на старый адрес, там есть гарантированная связь. Прошли эти недели мучительного ожидания, но ни хозяин, ни итальянцы не появлялись. Ещё через неделю заявился хозяин. Понять его не было никакой возможности, ни о том, что случилось, ни где ребята. Он только махал руками на девушек и повторял: Ташкент, Ташкент.

Грязные, голодные, терзаемые неизвестностью, девушки вернулись в Ташкент. Все деньги, которые оставили итальянцы, ушли на проводников. Анна решила вернуться домой, а Вероника упёрлась ждать Марио до конца. Телеграмму с просьбой выслать ей денег Анна отправила двоюродному брату Борису. Но вместо денег за ней приехал сам Борис. Вероника осталась в Ташкенте и вернулась в Одессу только осенью. На обратном пути Анна отравилась, ее рвало. Борис, как мог, за ней ухаживал. Женщина попутчица приняла их за семейную пару и высказала предположение, что, похоже, ваша жена не отравилась, она беременна. Борис пришёл в такую ярость, что они с Анной разругались в пух и прах. Попутчица больше с молодыми не общалась, называя Бориса не иначе, как негодяй. В Москве билетов на Одессу не оказалось, пришлось добираться сначала до Киева и потом только в Одессу. После ссоры Анна не проронила ни слова, она словно окаменела. Дома отец с матерью не задали дочери ни одного вопроса. Всей семьей отправились на баржу, надеясь, что со временем их дочь придёт в себя. Анна целыми днями молча сидела на корме и смотрела вдаль.

На судне матросом работал тёзка отца Павел Нанкин, отслуживший армию. После вахты он ловил рыбу и отдавал Анне, которая молча скармливала её чайкам. После обеда, когда часть команды обычно старалась передохнуть в тенёчке, Пелагея в каюте кормила грудью новорожденную Ноночку. Анна перемыла посуду, поднялась на палубу вылить за борт грязную воду. Один десятилетний Лёньчик носился неугомонно вниз-вверх, играя в капитана, сам себе отдавая распоряжения, команды, и здесь же их сам выполнял.

В очередной раз взлетев на палубу, он приложит ладошку ко лбу, как это делал отец, чтобы лучше разглядеть обстановку на море и отдать очередной приказ. Далеко, почти па горизонте, он заметил надувную камеру, на которой они обычно плавали с Анькой, когда баржа стояла на якоре. Он успел увидеть на камере сестру. Ещё раз пригляделся, влез повыше на рубку, но ничего уже не было видно. Только безмолвное море колыхало своё уставшее разогретое солнцем тело. Он быстро бросился к месту, где обычно лежала камера, там ее не было. Только на корме висел поясок от Анькиного халатика, зацепившийся за крюк. Лёнька пулей слетел вниз, заорал что есть мочи: «Человек за бортом!» Мать выскочила из каюты и огрела его грязной Нонкиной пелёнкой. Ну, ничего не понимает, еле укачала малышку, а этот носится, как угорелый! Но сын продолжат истошно кричать: «Там Анька!»

Вся команда высыпала на палубу, Пелагея облазила весь трюм, Анны нигде не было. В море, даже в бинокль, отец ничего не видел, остановил баржу, бинокль передал своему помощнику, обтирая от пота лицо. Приказал спустить шлюпку, двое матросов отплыли по направлению, которое указал Лёнька. Шлюпка тоже скрылась за горизонтом. Отец протирал глаза и неотрывно смотрел в точку, где скрылась шлюпка. Мать сняла Анькин поясок, уткнулась в него лицом, никого не видя, спустилась в каюту к новорожденной — молиться, вымаливать у Бога для Анны жизнь. Неужели Бог заберет её любимое дитя, всё, что остаюсь от её первой и единственной любви. И дочь повторяет её судьбу. Как она недосмотрела, упустила своё дитя? Это проклятое море уже забрало её первого мужа навсегда, Павел Антонович у нее второй. Потом пыталось забрать Анну — спас её тогда итальянец, он же и погубил. И вот во второй раз море пытается забрать её дитя.

— Мама, они возвращаются, Анька с ними!

— Господи, спасибо!