Одесские рассказы

Марья Михайловна работала в лаборатории вместе с Пелехом еще с давних времен. Многие работники работали в лаборатории и уходили, даже умирали, но наличие Пелеха и Бармас было постоянным. Марья Михайловна была за мужем только один раз и недолго. Это случилось в июне 1941 года. Прожив в законном браке с мужем два дня, они расстались по причине того, что мужа ее , после начала войны, забрали на фронт. Вскоре, как довольно часто случалось в то лихое время, она получила «похоронку». С тех пор Бармас замуж больше не выходила. Более того поговаривали, что у нее из мужчин так никого и не было. Это видимо и отразилось на ее несносном характере. Пелех и контрольный мастер литейного цеха Кушиль Станислав Игнатьевич ( которого и она, и Пелех называли Стасиком) были единственными с кем она более или менее общалась нормально, а так она предпочитала одиночество. « Таранечка», как ее прозвал «кандидат» ( Марик Берин) вполне соответствовала этому прозвищу, так как была чересчур худая. Нельзя сказать, что это было вызвано плохим питанием. Наоборот, Марья Михайловна очень любила поесть. На эту процедуру у ней уходил почти весь обеденный перерыв . Продукты она всегда приносила из дому и готовила из них еду прямо в лаборатории. Варила обед она в большом количестве и все это съедала. Однако большое потребление пищи никак не сказывалось на ее худобе. Поэтому Стасик всегда говорил, что она переводит продукты; как они в нее входят, так и выходят. Кстати, Стасик был единственным из знакомых Марьи Михайловны, кому позволялись шутки в ее адрес. А он очень любил шутить. Пелеха он всегда называл заведующим, а не начальником. Когда он входил в любое из помещений лаборатории, то вместо приветствия сотрудникам , он всегда задавал один и тот же вопрос: – Где ваш заведующий? И какую бы новость ему не сообщали, не важно на какую тему и, не важно о ком, всегда слышалось одно: – От жулики!!! Впрочем и у Пелеха тоже был постоянный ответ на постоянный вопрос: – Вениамин Моисеевич! У меня почему-то не совпадают результаты анализа . При этом он отвечал: -Наверное что-то попало!

В число приятелей Бармас еще входила Зоя Константиновна Заинчковская. Зоя, так ее называли все сотрудники, работала лаборанткой металлографической лаборатории. На работе бывала довольно редко, так как часто болела. На лице Зои угадывались следы былой красоты изящной польской пани. Возраст, конечно же отразился на ее внешности, но не так как на Марье Михайловне. В те дни, когда Зоя не болела, а находилась на работе, подражая своему начальнику, предпочитала также слоняться по коридору лаборатории подслушивая у дверей. Однако она совсем не шаркала ногами и не звенела ключами, как он . Наоборот, ходила мягко и очень тихо, совсем как кошка. Так что любой сотрудник лаборатории , распахнув дверь, всегда рисковал наткнуться там на бледный силуэт Зои Константиновны, похожий в такой момент на призрак. Добытые под дверями сведения вечером обсуждались в тесном кругу единомышленников. Таким образом образовалась этакая польско-еврейская четверка, состоящая из одной пары поляков и одной пары евреев.

Марья Михайловна Бармас была женщиной с капризами. Она очень дорожила многими вещами, которые считала ей принадлежащими. Например она очень дорожила аналитическими весами, заключенными в деревянный со стеклами корпус. Эти весы были каким-то антикварным оборудованием, изготовленным еще в те времена, когда бегала по зеленной травке маленькая девочка Машенька Бармас. Примерно такого же возраста был ее старый алюминиевый таз, в котором она охлаждала колбы во время проведения химических анализов. Этот таз имел бы ценность только у какого-нибудь бомжа, который собирался бы сдать это старье в утиль, в качестве цветного металла. Стеклянная лабораторная посуда, побывавшая в ее руках, моментально становилась необыкновенной ценностью, которую теперь нелегко достать и, поэтому оберегалась от чужих недостойных рук. Этими недостойными руками, как правило были руки инженера-химика лаборатории ненавистной Юли.

К вещам, которыми дорожила Марья Михайловна , относились не только лабораторное оборудование и посуда, но и песни, которые она распевала в тех случаях, когда день у нее, как она считала, удался. Что это значило? Это значило, что ей удалось зафиксировать у Пелеха еще одно доказательство профессиональной непригодности «этой твари», как «уважительно» она отзывалась о той же Юлии. Самой любимой песней Марьи Михайловны был марш Буденного, который она переделала на свой манер:

…..Скакал бы ты Буденный на коне лихом,

крутил бы хвост кобыле с Ворошиловым вдвоем.....

Еще одна песня будоражила воспоминания молодости Бармас:

…. Казак лихой ,орел степной – пела она своим писклявым голосом. Такое пение напоминало своим унынием игру шарманщика с обезьянкой, вытаскивающей билеты, которые содержали «правду» о вашей предстоящей жизни.