Одевая эпоху

Я много раз бывал в Германии, чаще всего по приглашению друзей, братьев Фрейденберг, у которых я несколько раз проводил дефиле, сопровождавшиеся лекциями. Братья Фрейденберг (их было четверо, а может быть, и пятеро, точно не помню) все вместе управляли берлинским Домом моды «Герман Герсон». С их помощью я впервые приехал в Германию, и, к моему удивлению, они оказались истинными «парижанами». Один из них выписывал «Фигаро» и каждый день прочитывал эту газету от начала до конца, во-первых, чтобы не забыть французский язык, а во-вторых, чтобы быть в курсе всего, что происходит у нас. Это он сообщил мне, что в «Комеди Франсез» роль мадемуазель Решамбер передали мадемуазель Икс: он лучше меня знал все театральные сплетни и последние театральные новости. А вообще-то он был очень тонкий и образованный человек. Когда мы обедали у Буркхардта и лакомились знаменитыми жареными цыплятами по-гамбургски, я задавал ему непростые вопросы: о политической позиции Германии, о ее вооруженных силах. Я хотел знать, не опасается ли он нового конфликта между Францией и Германией. В ответ я слышал избитые фразы: при современном уровне развития артиллерии никто не захочет воевать, ведь это обернется настоящим кошмаром. К тому же Германия сейчас настроена миролюбиво, кайзер не хочет войны, и, если пойти на некоторые уступки в Марокко, он, по всей вероятности, надолго успокоится (наш разговор происходил до Агадира[181]) – Вечером того же дня я был приглашен в «Оперу», и мы слушали Карузо. В левой литерной ложе сидели император и императрица, и я с любопытством разглядывал их, но еще бо́льший интерес у меня вызвала ложа напротив, в которой находились все имперские генералы в парадной форме.

Костюм Поля Пуаре для «Опера», 1913

Мне показали фон Клюка[182]: за стеклами маленьких очков в золотой оправе поблескивали хитрые глазки. Я представил себе, как он предлагает одному из наших военачальников какую-нибудь чудовищную шахматную партию. Он был похож на ящерицу, на шее повсюду выступали вздувшиеся жилы, и от этого его ухмылка казалась нервозной и жестокой. Мне еще показали фон дер Гольца[183], Гинденбурга[184], фон Секта[185] и других.

– Но мы считаем, – добавил мой сосед, – что в трудную минуту сможем положиться главным образом на фон Клюка.

Я обратил его внимание, что эти слова противоречат его утренним прогнозам.

– Возможно, у нас будет война, – сказал он в ответ, – но только не с Францией.

Как выяснилось четыре года спустя, он ошибался.

Фрейденберг представил меня принцу Эйтелю[186], одному из трех сыновей императора, который страстно увлекался изобразительным искусством. К моему удивлению, принц был прекрасно осведомлен о новых веяниях во французской литературе и искусстве. Наша живопись также была ему хорошо известна, он знал имена всех знаменитостей и вообще всех людей, о которых тогда говорили. Принц проявил интерес к моим моделям и назвал имена всех выдающихся кутюрье, а также особенности их фирменного стиля. Одним словом, он был в курсе дела, и это восхищало меня.

А разве наши министры изящных искусств когда-нибудь слышали о Максе Рейнхардте[187] и его постановках, о лондонском спектакле «Жанна д’Арк», в котором он изучал движение мятущейся толпы, так заинтересовавшее Жемье[188]десять лет спустя? Разве они знали, какие картины в данный момент можно увидеть в галерее Кассирера[189]? Разве посещали выставки в Кельне и Мюнхене или хотя бы слышали о них?

Я побывал на всех выставках декоративно-прикладного искусства, какие проводились тогда в Вене и Берлине. В те годы я познакомился с основателями новых школ: Гофманом, создателем и руководителем «Винер Веркштетте», Карлом Вицманом[190], Мутезиусом[191]

, Виммером, Бруно Паулем[192] и Климтом[193]. Пользуясь случаем, хочу выразить благодарность мадам Цукеркандле, которая ввела меня в круг передовых художников.

В Берлине я познакомился с целой группой молодых архитекторов, они искали новые источники вдохновения и порой находили их. Скорее всего, молодые таланты черпали свои идеи из прошлого, из наследия античности. Но кто бы вздумал упрекать их за это? Я целыми днями осматривал современные интерьеры, спроектированные и оборудованные в таком новаторском духе, что я поражался, у нас я никогда не видел ничего подобного. Виллы в окрестностях Берлина приводили меня в восхищение: они были выстроены в сосновых лесах, на берегах озер и окружены садами, где вас встречали всевозможные сюрпризы и неожиданности. Я мечтал создать во Франции такое идейное направление, которое могло бы распространить новую моду на оформление интерьера и меблировку.

Не могу сказать, чтобы я слепо восхищался всем, что мне показывали. Я решительно не принимал отголоски романтизма, которые всегда утяжеляли и опошляли творения немецких художников. В частности, мне вспоминается зал Дома моды «Герман Герсон», где я выступал с лекциями. При виде этого зала я расхохотался, не побоявшись смертельно обидеть художника, вернее, профессора, задумавшего и создавшего его.