Один

А самый поразительный — это третий, который выйдет в конце года и который называется «Сфера Агасфера». Это размышления о бессмертии, в том числе о бессмертии и физическом, в том числе о способах его достижения. Очень многие люди полагают, что оно достижимо, и умирают, конечно, далеко не все. Я в этом абсолютно убеждён. Есть такая старая апория, такой парадокс философский, математический: «Каждую секунду рождается пять человек, а умирает четверо — кто-то один не умирает». Я вообще пришёл давно уже к выводу, что умирают не все, есть бессмертные люди среди нас. Во всяком случае, книга Лаврина… Ну, до того, как вышел третий том, судить рано обо всём это грандиозном издании, но первые два, если вас интересует проблема жизни и смерти, я очень вам рекомендую. Хотя, конечно, это чтение не для слабонервных. Но ведь меня и не слушают слабонервные. Слабонервные спят давно.

«Куда ушёл русский смех? Где он сейчас?» Видите ли, смех, чтобы продолжать быть смешным, должен развиваться, а его ужасно ограничивают всякие разговоры о кощунстве, о том, что нельзя… У Цветаевой же сказано: «Я слишком сама любила // Смеяться, когда нельзя!» Смех — это всегда, когда нельзя, это снятие некоторых табу. Безумно смешные тексты Синявского, но ведь надо же очень многие табу снять, чтобы их читать. Вы прочтите в «Пхенце», как там описана голая женщина — а Синявскому всю жизнь шили безмерный цинизм.

Я думаю, что юмор должен становиться всё более онтологическим, то есть всё более затрагивать основы бытия. Ведь в некотором смысле и у Кафки очень много смешного, издевательского, насмешливого. Как гениально заметил Искандер: «Юмор — это след человека, который отползает от пропасти». Вот он дополз до пропасти, заглянул в неё, отползает обратно, и след, оставляемый им — это юмор. Поэтому у Валерия Попова, например, так много смешного, даже в таких страшных книгах, как «Третье дыхание» или «Комар живёт, пока поёт». Поэтому так много замечательного юмора вообще в петербуржском андеграунде. Сейчас смешно то, что страшно, смешно то, что цинично. Не бойтесь снимать какие-то запреты. Учитесь видеть юмор в абсурдном, в чудовищном.

«Что сейчас слышно в плане книжек для детей современных российских писателей?» Да мы и советских-то забыли. Вспомните, Юрий… Тут очень многие спрашивают, что читать детям 8–12 лет. Юрий Томин («Шёл по городу волшебник», «Карусели над городом»), Юрий Коваль, Юрий Сотник, Юрий Коринец ещё, великолепный писатель. Виталий Коржиков — о юнге Солнышкине и гениальные детские стихи… Простите за слово «гениальные». Тут прошёл вопрос, могу ли я провести программу без слова «амбивалентный». Легко! В своё время специальный приз на «Кинотавре» получил фильм «Барабаниада» за то, что в нём ни разу не упоминается слово «еврей» — не из-за антисемитизма, а просто потому что надоело. Но там вообще нет слов, это фильм с одной музыкой. Блестящий фильм Овчарова! Посмотрите его, кстати, если вы устали от слов.

Так вот, без слова «гениальный» не могу. Замечательные стихи Коржикова (кстати, тоже из того же братства МГПИ, что и Ким, Визбор и Якушева). И я думаю, что Сахарнов с его морскими рассказами, и Николай Чуковский с «Водителями фрегатов», одной из любимых книг моего детства. Да полно! У нас советской литературы для детей лежит… Александр Шаров — лучший советский сказочник. Советская литература для детей лежит вообще непочатая, а вы говорите, что сейчас. Нам ещё читать — не перечитать.

«Почему в общедоступном образовании так мало читается и изучается Ницше?» Ну а зачем много-то? Ницше не надо изучать, я думаю. Изучать его надо философам-профессионалам, а читать для души.

Видите ли, у каждой литературы своё время. Кормильцев говорил, что Ницше надо заново переводить на русский, потому что он чудовищно высокопарен в переводах; его немецкий — точный, хрустальный, прозрачный немецкий — превращается в какую-то мутную пафосную патоку. Не знаю, будет ли кто сейчас заново переводить Ницше. У меня есть ощущение, что всякой литературе своё время. Мне кажется, что Ницше каким-то образом остался в XX веке. Не знаю, может быть, я не прав, может быть, что-то и сейчас актуально. Мне просто представляется, что тот выход за границы человеческого, который он предлагал… Ну, вышли за эти границы — и увидели, что ничего хорошего, что интересно только человеческое. Человек XIX века — проклятый поэт, проклятый философ — всё время восклицал человеческое, слишком человеческое. Ну, они вышли за пределы человеческого — и оказалось, что за этими пределами только холод или кровь и ничего хорошего.

«Что Вы думаете о феномене власти? Это — не средство „сладко есть и мягко спать“, это — ценность сама по себе. В чём удовольствие от того, что кто-то выполняет твои приказания?»