Один

Вообще любят люди ставить себя над ближним. «Грош цена тому, кто стать // Над другим захочет». Люди любят ставить себя над ближним. У них не всегда есть способ это сделать с помощью искусства, таланта, дарований. Тогда они это делают с помощью насилия. Можно ли этому противостоять? Легко. Надо просто научиться презирать этих презирающих, научиться презирать любое высокомерие.

«Что вы думаете о Бергмане и Феллини? Кто из них был более крупным и глубоким режиссёром?» Ну, поборет ли слон кита — это вечный вопрос. Кому-то, безусловно, ближе Бергман с его холодом, и этот холод кажется им безусловным признаком величия. Я Бергмана не люблю, честно вам скажу, хотя его величие признаю.

Феллини я обожаю — всего, даже «Казанову». Я помню, его показывали три дня во Дворце молодёжи в 1987 году, и я три дня ходил смотреть, потому что я был абсолютно этим потрясён. Я очень высоко его ставлю. Я уж не говорю о таких шедеврах, как «Дорога», — фильме, который начинается с невероятно высокой ноты, а дальше идёт всё выше. Как Бродский говорил о Цветаевой: «Все идут снизу вверх, а она начинает с самого верха и умудряется не сорваться потом». «Дорога» — это фильм, сделанный на грани фола, поэтому Феллини был в полугодовой депрессии после этого, ему казалось, что это неудача. Ну, не было фильмов, подобных «Дороге». Все говорили, что это предательство идеалов соцреализма и неореализма, а он действительно создал притчу, а не социальное кино. «La Strada» — это действительно величайшее кино 50-х годов. И «Сладкую жизнь» я всегда включаю в число пяти любимых фильмов. «Восемь с половиной» не включаю, потому что мне кажется, что это распад формы. Но напомню те же слова Инны Туманян, когда ей сказали: «Феллини кончился». — «Чтобы ты так начался, как он кончился!» Феллини гений даже в распаде. И «Голос Луны» — прекрасная картина.

«С кем дружили бы во времена вами любимого Серебряного века?» С Мережковским бы дружил. С Гиппиус не дружил бы. С Блоком нельзя было дружить. Я бы иногда с ним перебрасывался словечком-другим, а потом бы всем об этом рассказывал.

«За последние 100 лет в какую сторону изменился русский язык, литературный и бытовой?» Конечно, деградировал сильно, наполнился канцеляритом и блатной лексикой. Борьбу блатного языка с литературным великолепно изобразила Петрушевская в романе «Номер Один»: там душа интеллигента вселяется в тело бандита, и тело бандита постепенно побеждает. И вот эта борьба на уровне дискурсов описана потрясающе. Он вселяется в тело бандита, чтобы своей жене и больному ребёнку принести денег, а в результате избивает ребёнка и насилует жену. Это потрясающая глава, языковое чудо, я думаю, и чудо, конечно, фабульной изобретательности.

«Что Вы думаете об „уральской матрице“ в книгах Алексея Иванова?» Видите ли, у каждого большого писателя должна быть своя завиральная идея, чтобы обеспечивать ему энергию заблуждения. Это можно назвать «идеей фикс», можно назвать «великим открытием» — как хотите. У Толстого был набор завиральных идей. Можно не соглашаться с идеями, но «Воскресение» так или иначе или уж тем более «Крейцерова соната», вдохновлённые идеями совершенно чудовищными, — это всё равно гениальная литература.

Иванов — безусловно, большой писатель. Может быть, единственный сегодня большой писатель в том смысле, который мы вкладываем в это в русской литературе — больший писатель с большими завиральными идеями. Я не верю, что душа нации и душа народа определяются ландшафтом. Он верит и очень изящно это доказывает. Если это приводит к появлению прекрасной литературы, то и чёрта ли мне в этих идеях? И «Блуда и МУДО» вдохновлена этой идеей пиксельного быта, дробящегося на мелочи, и тоже можно соглашаться или не соглашаться. И «Ненастье» — такое своего рода хмурое утро нынешней литературы, в стиле Алексея Толстова роман — тоже вдохновлено идеей поиска корпоративности русскими людьми. В любом случае то, что Иванов человек с идеями, с концепциями, мне безумно интересно.

Я не люблю литературу, в которой нет этого скелета. Мне важно то, что человек думает, мне важны художественные концепции. Есть такая порода читателей, которые любят, по-набоковски говоря, «пёструю пустоту», которые говорят: «Да ну, жизнь бесконечно богаче любой концепции». Богаче-то она богаче, но без попыток её систематизации мы так и будем барахтаться в этой мутной жиже. Надо уметь вычленить своё.

«Что с журналом „Юность“? Он закрылся или угроблен?» На мой взгляд, угроблен.

«Ваше мнение о писателе Владимире Амлинском». «Нескучный сад» — превосходная литература. Понимаете, на тогдашнем уровне… Если меня слышит сейчас Андрей Амлинский (хороший поэт, Володин сын), то ему большой привет. Дело в том, что Владимир Амлинский на тогдашнем уровне литературы казался обычным хорошим писателем, хорошим прозаиком. На сегодняшнем уровне, особенно «Нескучный сад», — это просто какое-то блестящее литературное качество.