Один

«Всё больше и больше укрепляется стена, железный занавес всё плотнее ложится на нашу реальность. Но когда он падёт, какой народ мы получим?»

Меня тут, кстати, многие спрашивают, что я думаю о письме Владимира Яковлева (ну, не о письме, а о колонке Владимира Яковлева). Владимир Яковлев — один из очень немногих людей на памяти, чья интуиция действительно безупречна, чьи проекта — от «Коммерсанта» до «Сноба» и «Возраста счастья» — всегда были абсолютно успешные и точно попадали в аудиторию. Я считаю, что Яковлев многое написал верно.

Я вот что хочу сказать. Он пишет: «Уезжайте. Будет страшно». Но если все уедут, действительно будет страшно. Я хочу сказать: «Оставайтесь. Будет интересно». Если вам очень хочется убрать детей — уберите детей. Мне кажется, что не будет такого ада, как в 1917 году, но будет интересно. Будет большая смена, большая перемена, будет много шансов подумать, передумать заново, перепридумать очень многое. Нужны умные, нужны доброжелательные, нужны сострадательные, поэтому сейчас наоборот — не время бежать, мне кажется. И потом, не забывайте, что слишком большое количество абсурда всегда является признаком быстрых и благих перемен.

«Когда падёт Гиперборея?» Никогда. Гиперборея падать не должна. Гиперборея как образ такого могучего Севера — это понятие скорее культурологическое, нежели политическое.

«Будет ли обещанная лекция о Рембо?» Если вы настаиваете, то — конечно.

«Читали ли Вы Нила Геймана?» Пятый раз отвечаю: да. Очень хорош. Даже видел его.

«Сильно ли подорожают книги?» Думаю, да.

«Что Вы можете сказать об „Элегантности ёжика“? Друзья не могут дочитать от возмущения, которое их переполняет по отношению к главным героиням». Ничего особенного не могу сказать. Прочёл — и забыл.

«Меня давно интересует вопрос взаимоотношений Хемингуэя и Фицджеральда». Прочтите «Последний взгляд» — довольно приличную книжку того же автора, который написал «Последний дюйм». Как же его, Господи… Он же написал «Дипломат», он же написал «Горы и оружие». Ну, я сейчас вспомню. Очень хороший автор, популярный в Советском Союзе. «Последний взгляд».

«Кто для вас Радзинский — писатель, драматург, историк или актёр моноспектаклей? Также интересно ваше мнение о трилогии „Апокалипсис от Кобы“». Я очень чту Радзинского, прежде всего как драматурга, по-моему, превосходного. Всё остальное он тоже делает, как драматург. «Апокалипсис от Кобы» — очень интересная книга, я подробно о ней писал. Интересна она не как анализ эпохи Сталина и личности Сталина (про Сталина он всё сказал в своей книге о нём, что хотел, по-моему), а как анализ личности человека свиты. Вот друг Сталина: как он оправдывает себя, как он всё понимает и продолжает всё делать. Это точнейшая психологическая вещь. Хорошая книга, я её всем рекомендую.

«Что Вы думаете о произведении Агеева „Роман с кокаином“?» Уже много раз говорил, что это произведение Марка Леви, это хорошо доказано. Жил он и преподавал иностранные языки в Ереване, умер в 70-е годы. Хороший роман. Немножко истерический, но хороший.

«Одной из самых интересных особенностей в русской литературе является галерея неприкаянных, лишних, страдающих, кризисных мужчин — от пушкинского Онегина и лермонтовского Печорина до чеховского Платонова и вампиловского Зилова. Это знак времени. Есть ли сейчас в литературе подобные образы?»

Я вам хочу напомнить, что этот ряд складывается на самом деле из Онегина (Онега), Печорина (Печора), Рудина (река Руда, протекающая на юге России и в Польше, по-моему — ну, в Польше уж точно), Волгина (героя «Пролога») и Ленина. Онегин — Печорин — Волгин — Ленин. Ленин тоже взял такой псевдоним, потому что считал себя, мне кажется, лишним человеком, хотя есть и другие версии. Да, это такой тип. Правильно сказал Бахчинян: «Лишний человек — это звучит гордо!» Есть хорошее определение Владимира Гусева: «Лишний человек — это человек, соотносящий себя с вневременными критериями». Я, в общем, считаю, что лучше быть лишним, чем востребованным.

«В одной из передач них Вы упомянули, что пишете книгу о Сигизмунде Кржижановском. Чем он Вас привлекает?» В третьей части романа «Июнь» действует писатель, похожий, на мой взгляд, на Кржижановского. Он, как и Кржижановский, наделён фанатичной верой в силу литературы, в силу букв, и он там понимает, что он может своим текстом влиять на Сталина. Он выдумывает целую идею, целую теорию, как можно воздействовать на человека с помощью слов, думает пробудить в нём человечность; устраивается на крошечную должность в одном из наркоматов, чтобы раз в год готовить для Сталина отчёт о каких-то совершенно десятых агрономических достижениях, просто чтобы сам уровень, сам набор слов и букв воздействовал на него. И всё, что дальше происходит со Сталиным, представляется ему результатом его воздействия. Но вместо того чтобы разбудить в нём добро, он почему-то будит в нём всё большее и большее зло, раскрепощает его. И с каждым новым его докладом это зло усиливается. Там интересно придуманная версия, не буду вам рассказывать.