Один

И об этом соблазне высокомерия и, главное, о соблазне сектантства, которое возникает в таком классе, Полонский написал замечательную пьесу. Он же и сценарист, если помните, «Доживём до понедельника». И вообще Полонский был очень крупным драматургом. Я считаю, что и «Репетитор» — выдающаяся пьеса. Я счастлив сказать, что он был моим старшим другом, что я очень многому от него научился. Он был невероятно интересным человеком. Его последнее пьеса — «Короткие гастроли в Берген-Бельзен» — одна из самых мучительных и талантливых русских пьес последнего двадцатилетия. И более чем символично, что она, напечатанная в «Современной драматургии» и широко обнародованная, не нашла сценического воплощения. Это пьеса о том, как человек — борец за истину, почти святая — в конце оказывается душевно больной. И этим объясняется и её некоторая душевная глухота, и её пренебрежение к чужим жизням, и то, что она может любить всех людей, но не может полюбить одного человека. В общем, горькая пьеса.

Простите, что я отвечаю о Полонском, а не об Асановой. Ну, потому что Асанова — сама по себе блистательный режиссёр. Такие фильмы, как «Пацаны» или «Жена ушла», или «Милый, дорогой, любимый, единственный…», — они уже, безусловно, в золотом фонде советского кино.

«Случалось ли вам менять мнение о какой-либо книге или писателе с минуса на плюс или наоборот?» Да сколько угодно. Я не буду приводить конкретные примеры, чтобы людей не обижать, которые меня разочаровали. А были люди, которые меня совершенно очаровали. У меня было априори не очень лестное мнение о Пелевине, но я открыл «Жизнь насекомых», зачитался, пришёл в восторг — и после этого с наслаждением глотал всё, что он публиковал.

Вопрос про Пратчетта и Адамса. Мне это одинаково не близко. Конечно, это, наверное, прекрасные авторы, но они от меня совершенно далеки. Тут вопрос-уточнение о скрытой безработице. Спасибо. Будем уточнять термин. «Что вы думаете о Дженнифер Иган?» Ничего не знаю, буду читать. Вопрос о советской литературе — не знаю ответа на него.

«Как вы относитесь к сговору и подкупу Каспаровым на выборах президента ФИДЕ? У вас есть мнение о причинах замалчивания этого факта на „Эхе Москвы“?» Я, собственно, из «Эха» и узнал об этом факте, так что никто этого факта не замалчивает. Будем ждать объективного расследования. Когда оно появится, тогда у меня будет своё мнение. Пока я окончательного вердикта не видел. Когда он появится, безусловно, своё мнение выражу.

«В лекции для Creative Writing School вы не упомянули линию экспериментальных романов Дидро, Стерна и Карлайля. Что произошло с этой линией? Почему забыт „Sartor Resartus“?» Об этом давайте поговорим поподробнее.

Что называется «экспериментальным романом»? Скажем иначе. Это роман-эссе — роман, в котором нет фабулы. «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» Стерна — там, насколько я помню, герою семь или пять лет в конце романа, потому что все три тома (и роман ещё не закончен) — это беспрерывные рассуждения о чём попало — то, что называется «даль свободного романа», такое паутинное, несколько сетевое построение.

«Sartor Resartus» — почему я знаю об этом романе? Как большинство советских читателей я знаю о нём из переписки Чуковского с Горьким, полемики, которая у них была по поводу этой книги во «Всемирной литературе». Чуковский настаивал, что надо его включать. Горький сказал, что книга тяжеловесна, темна и пролетариату не нужна. Я вынужден согласиться здесь скорее с Горьким. Это не такой большой роман, но он, конечно, довольно тягомотный. Другое дело, что он во многих отношениях в литературе первый — во всяком случае первый в своей области, и первый даже не по качеству, а первый по отважному экспериментаторству.

Это жизнеописание вымышленного немецкого философа, которого зовут Тёйфельсдрёк (в буквально переводе «чёртово дерьмо»). Тёйфельсдрёк занимается проблемой одежды. Там вначале есть очень смешное отступление: «Мы, которые уже знаем всё о морали, благородстве и миграциях сельди, всё ещё не осветили такой важный вопрос, как философскую проблему одежду». Здесь отчасти, кстати, предвосхищена мысль самого Горького. Помните, Барон говорит в «На дне»: «Я всю жизнь только и делал, что переодевался». Тёйфельсдрёк считает, что человека определяет одежда, что лицо его определяется «не тканью бытия, а той тканью, которую поставляют швейные мануфактуры». Там много довольно интересных… Кстати, заклеймено там замечательное явление «илотизм», восходящее к Спарте, к спартанским илотам, — такой интересный портрет обывателя, который не воюет, а только наблюдает. И вообще там интересно всё. Другое дело, что это, конечно, очень нудно написано, дико многословно, да ещё и перевод устаревший. Она лежит в Сети, книга издавалась в последний раз, дай бог памяти, в начале XX века — в 1904 году, что ли. Но это почитать забавно.