Один

У меня есть очень серьёзное подозрение, что невроз — это не только неуверенность в себе. Невротизация — это элемент тщеславия, элемент неудовлетворённости своим положением, желание избавиться как-то от него, исправить его. Это страх смерти в том числе. Потому что если у человека нет страха смерти, нет страха, что он не успеет что-то сделать, то никакой культуры без этого не может быть, никакого творчества. Творчество возникает из мысли о смерти. Отчасти, конечно, из восторженной благодарности Творцу за пейзаж, за закат, за женщину красивую, а отчасти и из страха за хрупкость и бренность всего, за желание как-то это увековечить. Поэтому невротизация — это всего лишь память о том, что всё конечно.

«Стихотворное наследие Юрия Живаго всем известно, а философское осталось неизвестным». Почему же неизвестно? Во-первых, Живаго не философ. У него есть некоторые теоретические наброски, но все мысли, которые он высказывает, все его заветные идеи выложены, высказаны, изложены в романе. Там нет отрывков из его философских сочинений, но есть его обширные внутренние монологи. Кроме того, его философия отчасти совпадает с философией Николая Николаевича Веденяпина и его дяди (или родственника).

«Ваше отношение к „Алмазный мой венец“?» Моё отношение положительное. Я не разделяю мысли Давида Самойлова, что «стилист-то он стилист, но в душе у него мышь сдохла». Я вообще очень люблю Катаева. Люблю весь одесский цикл. Преклоняюсь перед «Травой забвения», меньше мне нравится «Кубик», «Святой колодец», но «Кубик» — тоже выдающаяся проза. Там вот эта глава о Наполеончике, о новом сверхчеловечке, фашистике — это абсолютно гениальная глава. Да и вообще я люблю Катаева. Катаев — превосходный писатель. Конечно, есть издержки метода. Конечно, в жизни он бывал и конформистом, и предателем иногда по отношению к друзьям, но он написал несколько гениальных книг. И я считаю, что поздние его сочинения, начиная с «Разбитой жизни, или Волшебного рог Оберона» и кончая «Сухим лиманом», — это шедевры. В наибольшей степени, пожалуй, спорная вещь — это «Уже написан Вертер», но это всё равно гениальное произведение. И мне очень нравится, конечно, «Алмазный мой венец». Многие в этом видят тщеславное желание встать вровень с друзьями мёртвыми, а я вижу в этом большую любовь к этим друзьям.

«Удивительно бурная реакция на беженцев в Европе. Казалось бы, это затрагивает нас не сильно. Вообще, эта нота неизменна: „Европа уже не та, всё профукали евробюрократы. Мы-то знаем, что такое европейские ценности“. Но ведь Европа развивается. Почему же это вызывает отторжение?»

Вообще надо сказать, я не очень верю людям, которые говорят: «Всё, Европа погибла!» Европу всё время все хоронят, начиная со Шпенглера и кончая Лимоновым. И почему-то как-то она ничего, жива, живёхонька и развивается. Я ещё раз говорю: кризис — это нормальное явление. Когда-то Кураев очень хорошо сказал: «Кризис — нормальное состояние христианина». Мы преодолеваем кризисы, и из-за этого живём. Там, где нет кризиса, нет и жизни.

Пишет kokonok: «С тех пор, как я прочитала аксёновский „Остров Крым“, этот придуманный Крым и стал для меня национальной идеей — весёлая, многоязыкая и свободная Россия, а не „снеговая уродина“ с вечным припевом „Это твоя Родина, сынок“». «Снеговая уродина» — это цитата из Маяковского. «В нулевых что-то начало даже становиться похожим. Почему же всё опять так легко соскальзывает в это привычное: поиск врага, казарменность, охранительство?»

Милая kokonok, ведь про это Аксёнов и написал свой роман: почему всё соскальзывает? Потому что интеллигенция — или остров Крым, или, условно говоря, «весёлая, многоязыкая и свободная Россия» — всё время чувствует комплекс вины перед остальными и всё время хочет с ними слиться. Это же роман о том, что сливаться-то не надо, что острову Крым не надо сливаться с материковой Россией, ему надо пытаться развиваться самостоятельно. И самый свободный и, пожалуй, самый оптимистический герой там Маста Фа — великий космополит.

«Интересно ваше мнение об атеизме Стругацких». Тут и спорить не о чем. Стругацкие, безусловно, были атеистами. Другое дело, что они вели себя по-христиански: отважно, солидарно. Это часто бывает с атеистами. Мне кажется, даже не менее часто, чем с верующими.

«Считаете ли вы Шевчука поэтом? — конечно. А кем же? — Если да, то как относитесь к этому его творчеству?» У Шевчука есть замечательная, кстати говоря, книга стихов, называется она «Квартирник». И вообще мне кажется, что он замечательный поэт. Некоторых его вещей я, может быть, не понимаю, недопонимаю, но как мастер формулы он замечательный автор. Такие песни, как «Дождь», например, — это замечательный пример развития русской поэтической просодии.

«Можно ли считать Аксёнова эдакой демшизой среди литераторов?» «Эдакой демшизой» нельзя считать никого, это отвратительный термин — точно такой же, как «ватник» или «колорад».