Один плюс один

— Я слушаю вас, мистер Мак-Кейз.

— Вам известна моя фамилия?

— Да, я читал несколько ваших рассказов.

— А я был на нескольких ваших концертах. Об этом я и хотел бы с вами поговорить — о вашей музыке.

— С удовольствием, — Лэкер чуть натянуто улыбнулся.

— Речь о конкретной песне. О той, от которой зал плакал. Я, признаюсь, тоже прослезился. Вы знаете, как вам удалось достичь такого эффекта?

— Честно говоря, нет. В свое время, когда мы только начинали выступать, наш ударник на концерте разбил очки, и от волнения застучал в чуть другом ритме. Мы все подстроились к нему — и вот что получилось.

— Я так и думал — вы нашли это случайно.

— Что — «это»?

— Нужный ритм и частоту. Вы знаете, что в мозгу существуют различные ритмы биотоков, соответствующие протекающим в нем процессам — альфа, бета и так далее?

— Что-то такое читал.

— Так вот, вы попали в резонанс с одним из мозговых ритмов. Причем с тем, который относится к высшей, духовной сфере — эмоциям, чувствам. Я понятно объясняю?

— Да, вполне. Весьма интересно. И что же дальше?

— А вот что. Вы сломали, точнее, проникли через некий защитный барьер, стоящий в мозгу. Потому ваша музыка и произвела такое впечатление. А теперь давайте рассуждать логически. Если б музыка оказалась плохой, искусственной, то даже проникнув через барьер, она не вызвала бы никаких эмоций. Значит, в вашей музыке действительно есть настроение, чувства, мысли — это уже хорошо. Но все-таки она далека от идеала.

— Идеал вообще недостижим — на то он и идеал.

— Но подойти к нему, говоря языком математики, сколь угодно близко — можно.

— Да, наверное. На мой взгляд, это музыка Баха, Бетховена, некоторых других классиков. Не вся, конечно.

— Возможно. Но их музыка не могла пробиться через предохранительные барьеры мозга. Их смог преодолеть только случайно найденный вами ритм, который совпал с одним из биоритмов мозга. Боюсь показаться вам наивным идеалистом, а то и просто психом — но музыкой можно непосредственно влиять на людей. Делать их лучше. Или хуже. Или просто — другими.

Джон задумался. А если писатель прав? Хоть он и фантаст, но в его идее что-то есть.

— Вижу, вы задумались над моими словами, — сказал Мак- Кейз, вставая. — Не стану вам мешать. Я верю: вы это сможете.

«Что — «это»?» — снова хотел спросить Джон, но Мак-Кейз уже направился к выходу. Лэкер вернулся за столик к коллегам по группе. Слова Мак-Кейза не давали ему покоя. «Что он имел в виду — «Вы это сможете»? Биоритмы, мозговые барьеры…» В памяти снова всплыла последняя песня. Джон попытался выделить из нее ритмическую основу. Ну-ка, ну-ка, что у нас получается? Мелодия и подголоски отошли на задний план и исчезли, в голове запульсировал четкий ритм ударных и ритм-гитары. И вдруг из этого ритма начала рождаться другая, новая мелодия! Явственно проступили переливы органа, стал слышен высокий и сильный голос соло-гитары и оттенявший ее бас, серебряной капелью отозвалось фортепьяно, синтезатор выводил свои неземные рулады. Джон отключился от всего — он сидел и внимал звучавшей в нем музыке. И вдруг он осознал: вот она, музыка, о которой он мечтал всю жизнь! Джон сорвался с места и, забыв шляпу, выскочил на улицу, в промозглую сырость осеннего Лондона. «Домой, домой, скорее домой — успеть записать рождающуюся внутри него симфонию!»

* * *

Джон работал всю ночь. Новая музыка стремительно распускалась подобно чудесному бутону, крепла, звучала в нем — а он только лихорадочно записывал. Но он зря торопился. Если он не успевал записать, мелодия повторялась снова, и лишь потом развивалась дальше. Менялся ритм, подключались новые инструменты, солировал орган, выбивали дробь ударные, а Джон писал, как одержимый.

Наконец, уже под утро, в голове Лэкера прозвучал последний аккорд, и все смолкло. Джон сидел словно в трансе, глядя на засыпанную исписанными нотными листами комнату. Он хотел кому-то позвонить, но тут же забыл, кому и зачем. Не раздеваясь, Лэкер рухнул на диван и провалился в сон.

Проснулся он в два часа дня и сразу принялся собирать разбросанные по комнате листы. Затем уселся за стол и стал расписывать партитуру для инструментов.

Когда он закончил, до концерта оставалось около часа. Джон отыскал в справочнике номер Мак-Кейза и набрал его. Писатель поднял трубку на третьем гудке.

— Добрый вечер. Вас беспокоит Джон Лэкер. Кажется, мне удалось это. Приходите сегодня на концерт.

— Приду обязательно. Спасибо, что позвонили. Я не думал, что у вас получится так скоро.

— Я работал всю ночь. До встречи.

— До встречи.

Джон положил трубку. Товарищам по группе он все скажет перед самым выступлением. Так будет лучше. А теперь наскоро перекусить — и на концерт. Взгляд Джона упал на пачку исписанных листов. Секунду поколебавшись, он взял ручку и размашисто написал на первом листе всего одно слово.

«Перерождение».

* * *

Последним, за пятнадцать минут до начала, появился Чарли. Джон поднялся со стула.

— Сегодня мы будем играть мою новую вещь, — без всяких предисловий заявил он.