Один плюс один

— Ты с ума сошел? — осведомился Чарли, не успевший снять пальто и так и застывший с рукой в одном рукаве.

— Нет, не сошел. Мы достаточно хорошо чувствуем друг друга, чтобы сыграть ее с первого раза.

— Не верю, но — допустим. Тогда полетит вся программа. Она концептуальная, а новая вещь ее попросту развалит, даже если она гениальная. Да ты сам это не хуже меня знаешь!

— Никакой программы не будет. Я написал симфонию, которая идет около часа.

— Ты точно рехнулся! Ее надо репетировать, по крайней мере, месяц. Даже с такой сыгранностью, как у нас.

— Не надо. Вы все поймете. Вот партитура. Ребята, я прошу вас. Ради меня. Если случится провал — все убытки за мой счет.

— Да при чем тут деньги?! — возмутился Бенни. — Давай ноты. Раз Джон просит, надо сыграть. Верно, ребята?

Чарли наконец снял пальто и махнул рукой.

— Ладно, сыграем твою симфонию. Но если мы провалимся — что весьма вероятно — то это будет на твоей совести.

— Да разве вы не видите, куда мы катимся?! — взорвался Джон. — Мастерство совершенствуется, а музыка — ее нет! Нет того, что было у нас два года назад. Нет души. И я нашел ее! Мы должны вырваться из этого болота — сейчас или никогда! А теперь — на сцену.

Впервые Джон сам вышел к микрофону. На мгновение он заколебался. Поймут ли его? Должны понять. Ведь большинство сидящих в зале слышали их первые концерты. Все, что он до сих пор писал, было прелюдией к тому, что они сыграют сегодня. Даже если десять человек поймут, прочувствуют его симфонию, — значит, он писал не зря. Джон поискал глазами в зале Мак-Кейза, но не нашел. Все, хватит тянуть.

— Леди и джентльмены, сегодня мы даем необычный концерт. Сегодня вы впервые услышите мою симфонию под названием «Перерождение».

Джон уселся за орган. Взглянул на своих друзей — те в ожидании смотрели на него. Он осторожно опустил пальцы на клавиатуру. Музыка возникла незаметно из наступившей в зале тишины, и никто не мог бы точно определить момент, когда тишина перестала быть тишиной и стала звуком.

Музыка нарастала, она поднималась вверх, казалось, звуковым давлением она проникала в каждую трещину, каждую щель, физически наполняя зал. И когда нарастание достигло апогея, в музыку как бы исподволь влился четкий пульсирующий ритм ударных и ритм-гитары. С глаз слушателей словно спала пелена, из ушей вылетели ватные пробки, рухнули все преграды, и музыка заговорила с ними напрямую. В ней было все — серебряный звон весенней капели и свист осеннего ветра, шаги одинокого прохожего на пустынной ночной улице и радостный детский смех, печаль утраты, вой падающей бомбы — и перекрывающая его мощная и всепобеждающая симфония жизни. Ласковый шепот влюбленных и торжествующая поступь человека, освобожденного от оков, неземная мелодия космических странников, вечно скитающихся в безднах Вселенной, вспышки сверхновых и уверенное биение пульсаров. Музыка Космоса переплеталась с музыкой Земли, образуя единое целое, создавая мост, соединяющий Землю со всей Вселенной, и сердца людей — между собой. Но понемногу из общей полифонии выкристаллизовывалась одна, ведущая мелодия. Все остальные подголоски постепенно сливались с ней, и эта новая мелодия, словно чистый и светлый ключ, лилась в души слушателей. Мелодия обновленного человека, человека будущего, которому все подвластно. Человека с большой буквы. Вот он лежит на земле, постепенно пробуждаясь от долгого сна, садится, с интересом осматривается по сторонам. Он все видит заново — траву, цветы, лес, бабочек, птиц, облака в небе… Человек встает, осознав себя, расправляет плечи и… устремляется в небо, к звездам. Он должен познать весь огромный мир, планеты и звезды, галактики и туманности, всю Вселенную! Путь его бесконечен и прекрасен…

Джон не замечал, что уже не касается клавишей органа, заставляя инструмент играть одной силой мысли. С этими новыми невидимыми «пальцами» он мог творить, казалось бы, невозможное. Джон одновременно управлялся с органом, роялем, тремя синтезаторами и несколькими приставками. Он просто должен был успевать — и он успевал. Остальное его сейчас не интересовало.