Ветер в кронах заплакал, берег темен и пуст.Поднимается якорь, продолжается путь.И бродягою прежним, волн хозяин и раб,К мысу Доброй Надежды ты ведешь свой корабль —Где разрушены стены и основы основ,Где в ночи бродят тени неродившихся слов,Где роптанье прибоя и морская водаОправдают любого, кто попросит суда.Где забытые руки всколыхнут седину,Где забытые звуки огласят тишину,Где бессмыслица жизни вдруг покажется сном,Где на собственной тризне ты упьешься вином,Где раскатится смехом потрясенная даль,Где раскатится эхом еле слышное «Да…»Но гулякой беспутным из ночной немоты,Смят прозрением смутным, не откликнешься ты —Где-то, призраком бледным, в черноте воронья,Умирает последней безнадежность твоя.
Касыда о лжи
Это серость, это сырость, это старость бытия,Это скудость злого рока, это совесть; это я.Все забыто: «коврик крови», блюдо, полное динаров,Юный кравчий с пенной чашей, подколодная змея,Караван из Басры в Куфу, томность взгляда, чьи-то руки…Это лживые виденья! Эта память — не моя!Я на свете не рождался, мать меня не пеленала,Недруги не проклинали, жажду мести затая,Рифмы душу не пинали, заточенные в пенале,И надрывно не стенали в небе тучи воронья.Ворошу былое, плачу, сам себе палач и узник,Горблю плечи над утратой, слезы горькие лия:Где ты, жизнь Абу-т-Тайиба, где вы, месяцы и годы?Тишина. И на коленях дни последние стоят.