Один плюс один

Стоит ли удивляться, что спустя полгода «ужасное дитя» поступило в литературную студию Дворца пионеров и школьников им. Постышева? Студию вел замечательный поэт и мудрый учитель Вадим Левин. Мы говорили о странных вещах. Например, взахлеб обсуждали: «Что можно делать при помощи стихов?» Поверьте, это не тот вопрос, на который ребенок ответит с легкостью. Здесь пасовали взрослые: родители с удовольствием оставались на наших «посиделках», принимая живейшее участие. Один отрок, чье имя стерлось в памяти, выдал: «С помощью стихов можно зарабатывать деньги!» Что ж, в определенной степени он оказался прав. Мы бросали друг дружке мячики: кто скорее вернет с рифмой? «Палка-галка» быстро уступило месту вопросу «Кремль?..» Мячик дрожал в руке. Черт его знает, с чем этот Кремль рифмуется… Кремень? Ремень? Я выдал несусветное: «Крем ль?» Этот загадочный крем, который вызывает у стихотворца явные подозрения, преследует меня до сих пор.

На конкурсе «Стихов про зверей» я отметился в жанре психологической миниатюры:

На шкафу сидит жирафа,А козел стоит у шкафа,Потому что тот козелНа жирафу очень зол.

Вскоре после этого четверостишия в литературной студии очутился некий Дмитрий Громов. Символично, не правда ли? Громов, значит, грянул, Ладыженский перекрестился. Призрак шкафа по имени Олди тогда еще бродил по далекой Европе, собираясь вернуться в Харьков только в 1990-м, лет через пятнадцать.

Шли годы. Гормоны бурлили в крови. Борода уже выросла, седина еще не пробилась, но бес настойчиво тарабанил в ребро. Нашлось место и любовным стансам, и пародиям, и «хайямкам», и театральным зонгам из пьес, которые я ставил, в которых играл. Ничтоже сумняшеся, я сочинял «под Вийона», играя «поющего» Франсуа в «Жажде над ручьем» Юлиу Эдлиса, сочинял «Солдатскую» и «Песнь конторщика» в дипломном спектакле «Когда фея не любит» Феликса Кривина, где заодно присвоил роль Короля; работал с рок-оперой по пьесе В. Коростылева «Король Пиф-Паф, но не в этом дело»…

Но сольная книга стихов?

Это было едва ли не самым фантастичным из написанного мной.

Как правило, куда отчетливее я представлял рифмы и ритмы в общем потоке романа: песни из спектакля, действующие заодно с актерами, музыкой, освещением и декорациями. Да, разумеется: и со зрительным залом. Многие стихи так и рождались, многие по сей день ждут своей трагедии или комедии. Но однажды Его Величество Читатель начал слать к своему покорному слуге фельдъегерей с депешами: ласковыми, гневными, настойчивыми или вкрадчивыми. Его Величество требовали того, о чем редко задумывался скромный певец. Его Величеству захотелось песен вне спектакля. Актеры могли отдохнуть, декорации — на время лечь в хранилище, и осветитель уже готов был уйти пить водку, выключив прожектора и загасив свечи.

«Кроме того, — властно сказал монарх, — ведь есть же и неспетое?!»

«Кто я такой, чтобы спорить?» — подумал я.

«Ваше Величество, я счастлив», — подумал я.

И это чистая правда.

Восторженные речи? — пустяки.Хулительные возгласы?! — пустое.

А что стихи?По-прежнему стихи.По-прежнему одни чего-то стоят.И по ступенямритма,не спеша,С улыбкою к душе идет душа.Искренне Ваш, Олег Ладыженский

Венок касыд

Гордому сердцу твоему,

Абу-т-Тайиб аль-Мутанабби

Касыда о ночной грозе

О гроза, гроза ночная, ты душе — блаженство рая,Дашь ли вспыхнуть, умирая, догорающей свечой,Дашь ли быть самим собою, дарованьем и мольбою,Скромностью и похвальбою, жертвою и палачом?Не встававший на колени — стану ль ждать чужих молений?

Не прощавший оскорблений — буду ль гордыми прощен?!Тот, в чьем сердце — ад пустыни, в море бедствий не остынет,Раскаленная гордыня служит сильному плащом.Я любовью чернооких, упоеньем битв жестоких,Солнцем, вставшим на востоке, безнадежно обольщен.Только мне — влюбленный шепот, только мне — далекий топот,Уходящей жизни опыт — только мне. Кому ж еще?!Пусть враги стенают, ибо от Багдада до МагрибаПеть душе Абу-т-Тайиба, препоясанной мечом!

Касыда о величии