Один соверен другого Августа

Августу с гребня щебенистого уступа были видны оба края серповидной бухты – слабовыраженные мыски с валунной окантовкой вдоль линии прибоя. Лагерь находился как раз посередине полукруга, в озелененной ложбине, дно которой было удобно своей плоскостью для стоянки. Место это известно многим туристам и курортникам, затершим своими подошвами южное крымское побережье. Каждая группа считала своим долгом сделать остановку или ночлег в тени невысоких утонченных дубков, можжевельника и засухоустойчивых кустарников. Облюбованное место так и называют – бухта Любви. И как следствие естественного хода исторического развития нашей цивилизации на любом исхоженном тракте рано или поздно возникают поселения, так и в бухте Любви не так давно появился первый житель. Август видел его вчера уже в сумерках, мельком. Его присутствие окружало бухту ореолом избранности и тайны. Говорили, что этот человек, с виду вылитый киношный абориген, с длинными волосами, медный и худой, как проволока, был чем-то страшно болен. Было не ясно, результатом каких событий в жизни стали его неисчерпаемые приветствия всем проходящим и по-философски скудный инвентарь хозяйства. То ли он пришел сам к выводу о соединении с природой и встал под ее защиту, то ли «добрые люди» направили его сюда в ссылку. Летом здесь и вправду с голоду не умрешь. Каждая группа оставляла туземцу что-то из пропитания. А зимой он перебирался в какой-нибудь санаторий, где, вероятно, сторожевал до следующего сезона. Август приглядывался к тому месту, где у самой кромки берега между деревьями находился навес отшельника. Но самого хозяина там не было, лишь дымок от очага очеловечивал дом. С домом это обиталище роднила, правда, лишь крыша. Ава задумался над судьбой этого горемыки. Мысль как гантелью работала образом туземца, гоняя его судьбу по тренажерке жизни, не зная, в угол счастья или несчастья его определить. После пяти минут такой физкультуры мозги достаточно набухли и распарились, потому их вместе с оболочкой нужно было охладить в соленой колыбели жизни.

Когда Август спускался по склону в лагерь, до него донеслись знакомые голоса. У одного из потухших кострищ собрались два его бронзовых друга. Первый, несколько угловатый, высокий, с длинными плетьми рук и кувалдочками пятерней, стоял, подбоченясь, в поэтической позе; второй, невысокий и коренастый, напоминавший густой растительностью далеких человеческих пращуров, на корточках ковырял палкой в потухших углях костра. В целом это была иллюстрация к сюжету «Утро человеческое в конце неолита». Только затертые шорты роднили этих кроманьонцев с современной культурой.

– Да ты, я вижу, не уймешься, странный человек! – баритон долговязого Грозы ловко подбирал переиначенные ассорти цитат из любимых фильмов. – Ни днем, ни ночью от тебя покоя нет! А ну колись, куда свел вчерась топор с одним черным глазком на рукояти.

Так ты его вчера Маньке из желтой палатки отдал, – подыграл ему Август из другой серии. Разговор цитатами было их общим на троих развлечением. – На вторую ночь подфартило, да? Теперь Манечка должна. Только нужно сказать, что по мокрому этот топор… замочить его надо, а то слетит-то с топорища лезвие.

– Чего ты такой смурной, Авик, че, жрать охота? – вставил свою версию утреннего приветствия Алик – его второй друг, черной бородой и горбатым носом привлекающий внимание всех охранников правопорядка.

– Э, борода многогрешная! Я такое ночью видел! Во сне, правда. Но перед этим вечером такое услышал наяву, что теперь… Может, в гастроном сгонять?

– Грех это, – нравоучительно поставил точку Гроза. – Хотя и не смертный.

Но у нас с собой было? – посмотрел Ава вопрошающе на Алика, но тот отмахнулся:

– Иди купайся, Толик.

– Слышь, Фаддеич, ты не слыхал утром… вроде как прилетал кто? Или что. Такой шелест, не шелест. И близко так. Я аж по тревоге чуть не встал. – У каждого из них был только ими используемый псевдоним: Августа Алик называл Толиком, в свою очередь Алика Август называл Фаддеичем. Тут перемешались киношно-родственные ассоциации друзей.

– Это я могу тебе объяснить, – начал Гроза. – У меня жена так придумала. В ухо мне дует и нос щекочет перышком, чтоб я не храпел. Потом такая боевая готовность, аж тревога до утра. Ну, женишься, увидишь сам… Хотя могут быть варианты.

– Женишься… – вздохнул Август. – Тут стоит задуматься, правда, Алико?

– А я и не думаю. Нехай делают со мной что хотят, – обреченно и спокойно приговорил себя тот, – им виднее. А ты не слыхал никогда, как ангелы крыльями шумят, когда заступают на охрану?

Вспомнилось, что Алик служил во внутренних войсках и охранял заключенных где-то в безлюдных степях. Там уж поневоле услышишь, как ангелы шелестят крыльями.

Август пошел купаться. Похмелье было не алкогольное, а какое-то иное. Ему теперь было странно чувствовать себя чем-то обязанным Кате. Но после того как она почти согласилась, он понимал, что теперь образ жизни его не то чтобы изменится полностью, но испытает заметную редакцию.