Один среди «тигров»

Пробравшись огородами к дому своего однополчанина Мартынюка, Остап хотел подойти к окну и тихо постучать. Свет не горел, но кто в такой ситуации решился бы зажигать в доме огонь?

– Остап, охолонь! – послышался неподалеку громкий шепот. – Тут я, за скирдой! Иди сюда, я один. Жинку с мальцами в лес отправил, к пасечнику.

Друзья уселись на скошенную траву за скирдой. Дело было скверное. Охрим сейчас кинется по поселку собирать коммунистов, активистов и бывших красноармейцев. Стрелять не будут, патроны поберегут. Шашками порубят за околицей и бросят. Но Остап и Мартынюк сейчас думали не о себе, а о семьях, которые останутся без кормильцев, и о селе, которое бандиты разграбят и сожгут, если почувствуют сопротивление.

– Ты кого-нибудь видел из наших? – спросил Остап.

– Мельниченковы, оба брата на сенокос уехали. Воропаева видел на площади, но он сразу ушел. Ненила Максимовна, поди, своих в погребе схоронила от греха подальше.

Друзья понизили голоса и разговаривали шепотом.

Вдоль соседского тына прошли три пьяных бандита. План действий созрел быстро. Если действовать прямо сейчас, не дожидаясь поздней ночи или утра, можно собрать человек двадцать сельчан с оружием. Из леса могли выйти еще бандиты – кто знает, сколько у Охрима людей? Винтовок и охотничьих ружей в поселке с десяток наберется. И еще штук пять наганов и два маузера. Остальные воспользуются оружием, захваченным у бандитов. В дело пойдут косы, вилы, а то и просто кухонные ножи.

Не прошло и часа, как разгоряченные самогоном бандиты пошли по хатам искать девок и молодых женщин. В доме старика-пасечника закричала молодка. Трое пьяных бандитов рвали на ней нижнюю рубаху и тащили на кровать. Женщина отбивалась и плакала, проклиная насильников. Ее уже повалили, уже схватили за руки, чтобы не царапалась, когда дверь в горницу тихо распахнулась, и на пороге появились две фигуры. Остап молча подхватил дубовую лавку, стоявшую у двери для ведер с колодезной водой, и что есть силы опустил ее на голову одному из бандитов. Тот со стоном повалился на пол. Мартынюк метнулся к кровати и ударом рукояти нагана в висок свалил второго насильника. Третий, не успевший даже спустить свои портки, кинулся было к окну, но Остап поймал его, повалил на пол и начал душить. Руки, привыкшие к крестьянской работе и оружию, сомкнулись на шее бандита и давили, пока не хрустнули позвонки, а лицо насильника не посинело.

Женщина, забившись в угол кровати поближе к стене, всхлипывала и все пыталась натянуть на голые колени располосованную рубаху. Остап отпустил бездыханное тело, выглянул в окно, прислушался, а потом сказал:

– Ты, Гапа, оденься и в лес беги. Там у пасечника наши бабы с детишками прячутся. Беги огородами, задами, не по улице.

Тела выволокли во двор, чтобы никто не подумал, что бандитов убили в доме, и чтобы не вздумалось потом никому мстить.

Первые выстрелы прозвучали у мельницы. Все, таиться больше не следовало. Сразу в тех местах начали убивать и вязать бандитов. Откуда-то в небо взметнулось пламя – запалили кому-то хату…

К утру в поселке стало тихо. Хмурые мужики караулили с десяток бандитов, связанных и уложенных в амбаре. Убитых стаскивали на площадь для опознания. Соседского паренька верхами без седла отправили к участковому милиционеру. В двух домах организовали плач. Двое селян в схватке с бандитами погибли, еще двое лежали раненными. Но эти потери нельзя было сравнить с тем, что банда уничтожена, а сам Охрим, проткнутый вилами, лежит на берегу Гусиного пруда. Не смог сбежать, настигли его мужики и за все отомстили.

Остап шел по селу. С ним здоровались, ему кивали, благодарили его за то, что он смог поднять мужиков, побить бандитов и спасти поселок.

А Остап в новой рубахе шел к дому Бабенко. Постучал вежливо, старательно вытер ноги о вязаный половичок у двери и только потом вошел, низко наклонившись под притолкой.

Оксана была дома одна. Встрепенулась, повернувшись к двери, сжала руками накинутый на плечи платок.

– А я к тебе пришел, Ксана, – откашлявшись, проговорил Остап. – Выслушай меня, сразу ответа не давай.

– Остапушка… – с мольбой в глазах начала женщина, но Остап остановил ее жестом.

– Погоди, Ксана. Я вот что хотел сказать тебе. Я брата твоего знал. Иннокентий был хорошим человеком, пусть и попом. Убили его, конечно, ни за что. Нельзя так. Но что свершилось, того не изменить. Вчера банда пришла, но мы справились. Тяжкое нынче время. Война только закончилась, неспокойно. А ты одна. Нельзя молодой женщине одной. Я так скажу, Ксана: выходи за меня! Обвенчаемся, как положено, если настаиваешь. Буду тебе добрым мужем, заботливым. За мной как за стеной будешь. И сам не обижу, и другим в обиду не дам. Век коротать вдвоем сподручнее.

Женщина смотрела на гостя молча, печально, будто жалела. Остап ждал, не понимая, почему Оксана не говорит ни да, ни нет.

– Так что ты ответишь, Ксаночка? – спросил он, хмуря брови.

– Беременная я, Остапушка. Проходу ведь не дадут ни тебе, ни мне.