Один среди «тигров»

Четверо немцев стояли у капота полуторки. Один залез на бампер. Ему протянули ведро, и он начал тонкой струйкой лить воду в горловину радиатора. Снизу вырвался пар. Омаев не успел решить, в какую сторону ему переместиться, как среди немцев снова поднялось какое-то горячее обсуждение. «Теперь понятно, – догадался Руслан. – У них радиатор распаялся, и вода вытекает из него. Далеко они так не уедут». Чеченец медленно поднял автомат. «Снять того, который в кузове, а потом дать очередь по этим, у капота. Девочек бы не задеть…»

Один из немцев стал распоряжаться, показывая рукой на кузов машины. Второй немец отправился выполнять приказ. Внутри у Руслана все похолодело: «Что, убьют? Не дам! Сам сдохну, погибну, но не дам убить девочек!» Палец занемел на спусковом крючке, пока Омаев смотрел, как санитарок со связанными бинтами руками грубо вытаскивают из кузова и бросают на траву. Он уже приготовился стрелять, если вдруг фашисты решат убить девушек, но тех подняли на ноги и повели по дороге. Одну девушку вели в начале группы, вторую – в конце.

Дав группе пройти вперед несколько десятков метров, Омаев двинулся следом, стараясь держаться за деревьями и замирая, как только кто-нибудь из немцев оборачивался назад. Танкист лихорадочно соображал, как ему поступить, какой выход найти из создавшегося положения. Решение нужно было найти срочно.

Наконец немецкий командир остановил свою группу и прислушивался. Омаев тоже прислушался, но никаких посторонних звуков не услышал, кроме шелеста ветвей и птичьих голосов. Махнув рукой одному из своих танкистов, двое немцев пошли влево. Насколько Омаев помнил карту, где-то там должна была проходить еще одна грунтовая дорога. Она шла полем и краем захватывала лесной массив, но вскоре опять выходила в поле. Наверняка они пошли туда разведать обстановку. Трое оставшихся танкистов уселись на траву и усадили своих пленниц.

И тогда Руслан попятился назад, отошел за деревья и поспешил к той самой дороге, к которой направлялись те двое. Он старательно делал все, как его когда-то учил дед, – двигался бесшумно и не делал резких движений, которые могли привлечь внимание. Он сосредоточился, целиком превратился в слух. По своим расчетам, Руслан опередил немцев метров на сто. Раскидистая ель вполне могла его укрыть, когда немцы будут проходить мимо. А им больше никак и не пройти: справа болотце, здесь молодая поросль, через которую придется продираться с шумом. Вот этим бугорком они и пройдут. Тут посуше, есть обзор, и отсюда можно разглядеть дорогу.

Стрелять нельзя. И немцам нельзя дать выстрелить. Услышав шум, оставшиеся караулить девушек могут их убить и попытаться скрыться в лесу. Руслан осторожно опустил на землю, густо укрытую опавшими хвойными иголками, свой автомат, расстегнул ремень и тоже положил его на землю. Вытащив из ножен кинжал, он положил его клинком на ладонь, пытаясь ощутить холод стали, соединиться с металлом, стать часть одного целого. Ты послушен воле оружия, и оно послушно тебе. Так должно быть, когда ты готов убить.

Молодой горец стоял под лапами старой ели, почти не дыша. Ему казалось, что он даже сумел унять биение своего сердца до такого темпа, что оно делало всего несколько ударов в минуту. Он был камнем, он был деревом. Только глаза следили за врагом. Двое немцев прошли мимо всего в нескольких шагах. Офицер не держит пистолет в руке, его оружие – в кобуре, слева, на ремне. Кобура расстегнута. Второй танкист держит в руках автомат, напряжен, чуть горбится при ходьбе. Этот умрет первым. Он может выстрелить, когда Руслан нападет, поэтому он должен умереть сразу.

Рука с кинжалом поднялась, когда немцы отошли от ели метров на десять. Резкий бросок, и оружие глубоко вонзилось в спину немецкому танкисту чуть ниже левой лопатки. Фашист замер на месте, хватая ртом воздух. Пробитое легкое не давало возможности издать ни звука. А пробив легкое, кинжал вонзился в сердце. Руки не слушались умирающего, пальцы онемели. Он стоял с выпученными глазами и широко раскрытым ртом. Из уголка рта на грудь потекла кровь, и немец, уже мертвый, повалился ничком на траву.

Немецкий танкист еще не упал на землю, а его командир не сразу понял, что за звуки издает его подчиненный. Но когда убитый упал, Омаев уже приблизился длинными сильными прыжками. Офицер сделал ошибку, схватившись за рукоятку пистолета. Омаев ринулся на него с безумными от ненависти глазами. Он сразу ударил врага головой в лицо, целясь лбом в рот, чтобы разбить губы и выбить зубы. Он сбил немецкого офицера с ног всем своим телом, схватил рукой кисть его руки, держащей пистолет. Падая, он навалился на немца так, что тот сломал руку.