Один. Сто ночей с читателем

Бывают вещи бо́льшие, чем романтизированная похоть. Вот моя «формула любви» (простите за цитату) совершенно чётко восходит к Шварцу: «Куда вы пойдёте – туда и я пойду. Когда вы умрёте – тогда и я умру». Мне знакомо такое сильное тяготение – тяготение всем телом, всем умом, всей памятью. Мне это знакомо. И даже страшно сказать, я несколько раз это испытывал. И даже страшно сказать, что когда я этого не испытывал, то я это любовью не считал. Поэтому романтизированная похоть – это не мой вариант.

И с пелевинскими женщинами мне было бы довольно скучно, честно говоря, потому что они все как-то всё время любуются собой и стараются угодить мужчине. Это странное сочетание, где мне обе составляющие не нравятся. Это не значит, что Пелевин пишет их плохо. Он описывает их прекрасно! Такой типаж существует – типаж интеллектуалки, которая пытается мужчину привязать интеллектом и похотью. Но просто это неинтересно.

В роковых феминах нет загадок,Как и в предпочтениях толпы.Их разврат старателен и гадок,В большинстве своём они глупы, —

писал один современный автор.

А теперь переходим к точке сегодняшнего нашего разговора – к творчеству Павла Васильева.

Павел Васильев был, безусловно, самым талантливым из поэтов 1910 года рождения, хотя у него хорошая конкуренция. Это и Твардовский, с которым его можно сопоставить по эпическому размаху. Это и Берггольц, и её первый муж Борис Корнилов, с которым Васильев дружил и с которым он одновременно погиб, и у них очень много интонационных сходств. Но Васильев, конечно, изначально гораздо масштабнее. Он эпический поэт, мастер того, что называется в русской литературе «большим полотном», – мастер повествовательной поэмы, в которой он плавает внутри жанра даже с большей свободой и с большей изобретательностью, чем Цветаева. Я не думаю, что поэтический нарратив умер, что писать поэму сегодня архаично, как думает, например, Кушнер. Вот у Кушнера есть другой жанр – книга стихов. Это тоже своего рода эпический жанр, но более дробный и пёстрый.

Я не думаю, что умение высекать искру из столкновения поэзии и прозы утрачено навеки. Это жанр Леонида Мартынова в советское время, это, безусловно, Твардовский. Умение рассказывать историю в стихах – высокий жанр. Это примерно то, что в прозе (ведь это тоже поэмы, по сути дела) делает Гарсиа Маркес в «Осени патриарха» и в других своих текстах. Ну, у Фолкнера есть тексты, очень близкие к поэтическому повествованию.

Словом, я не думаю, что поэтический нарратив умер. У меня есть ощущение, напротив, что Павел Васильев, как говорила Цветаева, «ушагал далеко вперёд и ждёт нас где-то за поворотом». Я хорошо помню, как Леонид Юзефович мне в «Литературном экспрессе» на перроне в Улан-Удэ читал «Принца Фому».

Давайте просто вспомним для примера.

Он появился в тёмных сёлах,В тылу у армий, в невесёлыхПолях, средь хмурых мужиков.Его никто не знал сначала,Но под конец был с ним без малаКосяк в полтысячи клинков.

Народ шептался, колобродил…В опор, подушки вместо сёдел,По кованым полам зимы,Коней меняя, в лентах, в гике,С зелёным знаменем на пике,Скакало воинство Фомы.А сам батько́ в кибитке прочной,

О бок денщик, в ногах нарочныйСкрипят в тенётах портупей.Он в башлыке кавказском белом,К ремню пристёгнут парабеллум,В подкладке восемьсот рублей.

Это удивительное сочетание точности в деталях и абсолютно свободного повествовательного мастерства. Просто жидки силёнки у большинства современных авторов, чтобы написать такой плотный, лихой и литой нарратив, в котором бы точность деталей и сюжетная напряжённость сочетались бы с абсолютной чеканкой звука.

Васильева поднимают на щит (с лёгкой руки Сергея Станиславовича Куняева) русские националисты, которые утверждают, что вот ещё одного великого русского поэта погубили евреи – Джек Алтаузен и Михаил Светлов, которые якобы на него доносили. Во-первых, Светлов никогда ни на кого не доносил. Во-вторых, драка между Васильевым и Алтаузеном действительно была. Алтаузен расчётливо оскорбил Наталью Кончаловскую, чтобы вызвать реакцию у Васильева. Известно, что Васильев за этой реакцией далеко в карман не лез. Не нужно делать из него ангела. И антисемитом он тоже не был.