Одиночество героя

Имея в виду предстоящее свидание, Жиров принял душ и позавтракал, остерегаясь съесть что-нибудь такое, от чего потом понесет из пасти, как из помойки. Собственную жену неделю назад он отправил в Австрию, навестить старшую дочурку, которая училась там в частном колледже с экономическим уклоном (полторы штуки долларов в месяц). Девятилетний Мишуня, младшенький, жил под присмотром тещи в Ливерпуле, где, собственно, и родился. Они с женой подгадали, чтобы она разрешилась от бремени в Англии, куда вместе отправились в творческую командировку. Все получилось как нельзя лучше: теперь без всяких дополнительных хлопот по всем документам выходило, что Мишуня натуральный англичанин. Таким образом, Игнат Кутуевич честно выполнил свой родительский долг, обеспечив заранее исход из России родной кровинушке. Он частенько говаривал супруге (простой, к слову, русской бабе, генеральской дочке), что, слава Господу, уж их-то детям не придется бедовать, как ему самому довелось. Если же супруга выказывала недоумение в том смысле, что не могла уразуметь, когда в своей жизни бедовал Жиров, он обыкновенно впадал в состояние сумеречного негодования. Годы самоотверженной борьбы за рыночную демократию произвели в рассудке Игната Кутуевича некоторые роковые изменения, и он искренне полагал, что в худые советские времена подвергался невероятным гонениям и даже отсидел срок в тюрьме за свои убеждения. Ничуть не лукавя, называл статью, по которой был осужден, описывал камеру-одиночку в Бутырском централе, и перечислял имена и клички надзирателей-мучителей. Его не смущало, что тюремный период не вписывался в реальные факты биографии и уж никак не совмещался с постом секретаря райкома, который он занимал в начале перестройки. В психологическом феномене раздвоения личности Игнат Кутуевич был далеко не одинок: большинство его соратников по борьбе, вспоминая прошлое, несли иной раз такую околесицу, что нормальному человеку оставалось лишь перекреститься. Шизоидную расщепленность демократических умов ярче всех выразил однажды премьер рыночного правительства Виктор Степанович, который, как известно, при всех режимах катался, как сыр в масле. В думском зале, отвечая на чей-то каверзный вопрос, он в яростном восторге воскликнул:

— Это что же мы при Советской власти имели? Встаньте, кто имел!

По залу прошел невразумительный ропот, но никто действительно не встал. Правда, в отличие от Игната Кутуевича, премьер не распространялся о своих лагерных мытарствах, но ведь он не был правозащитником, как Жиров.

Перед выходом из дома Жиров набрал номер княжны и, услыша автоответчик, обронил всего лишь два слова: «Жди! еду!» Такая лаконичность в его представлении соответствовала статусу суперлюбовника.

Охрану он не держал, полагая это напрасной тратой денег. Во-первых, охрана легко перекупается, а во-вторых, при нынешнем уровне техники любого человека, если всерьез подпишут, все равно убьют, несмотря ни на какую охрану. Машину тоже водил сам, разве что для особых случаев брал водителя и почетное сопровождение из резерва фонда «Возрождение провинции». Любовь к автомобилям он еще комсомольцем перенял от бровастого генерального секретаря. Машин перебрал до черта, но в последние годы, осознав себя, как положено, истинным патриотом США, предпочитал исключительно американские модели. На дворе его поджидал серебристый «Фордзон» новейшей модификации, со множеством наворотов и с подвесками, специально приспособленными для варварских дорог.

Он отключил сигнализацию и взялся за дверцу, когда услышал сбоку:

— Привет, Игнатка! К девочкам собрался?

Обернулся — и обомлел. Изо всех ужасных впечатлений последнего времени, когда приходилось иногда карабкаться наверх буквально по трупам, одним из самых сильных потрясений было знакомство именно с этим человеком, который возник рядом, как черт из табакерки, материализовался из солнечного луча. Ничего удивительного, он и не на такое способен.