Одинокий путник

Собирались, как всегда, недолго. А за день до отъезда, вечером, колдун, с виноватым и застенчивым лицом, подсел к Лешеку за стол:

– Послушай, малыш... Я бы не начал этого разговора, но...

Лешек удивился – обычно колдун так себя не вел.

– Что-то случилось? – спросил он встревожено.

– Нет, все хорошо... Понимаешь, у Невзора есть книги, которые я очень хочу купить. Он несколько лет снимал с них копии, и теперь написал мне, что работа закончена. Это книги Ибн Сины, великого врача с востока, я видел их у него, и с тех пор не знал покоя.

– Так в чем вопрос?

– Видишь ли... Книги стоят очень дорого. Их всего пять, а мне хватит серебра только на три... Ну, на три с половиной... На эти деньги можно выкупить деревню у монастыря, но на пять книг их все равно мало.

– Охто, у меня же нет денег, – смутился Лешек, и пожалел, что не может ничем колдуну помочь.

– В том-то и дело, малыш. Понимаешь, когда ты пел, и люди давали тебе деньги, я... я никогда их не тратил. Я менял их на серебро и складывал отдельно. Ну, всякое же может случиться... Это ведь ты заработал, а не я. Я думал, ты когда-нибудь захочешь жениться, построить свой дом, завести хозяйство...

– Охто! – Лешек задохнулся, – ты что! Зачем! Я думал... Я думал, что помогаю тебе, я думал... А оказывается, я все эти годы был для тебя обузой! Нахлебником!

– Нет, малыш, никакой обузой ты мне не был, как ты вообще можешь так говорить... – колдун смутился еще сильней, но быстро взял себя в руки, – и вообще, это не обсуждается. Я старше, и мне видней.

– Да ну и что, что старше! – выкрикнул обиженно Лешек, – я, по-твоему, вообще не имею права на свое мнение? Почему ты решаешь за меня? Я, разве, неразумный ребенок, или ты не доверяешь мне? Я думал, у нас все общее! А на самом деле... На самом деле – вот это твое, а там, где-то отложенное – мое? Так, что ли?

Лешек вдруг осекся, глядя на поникшего колдуна. Он много раз слышал, что после смерти колдуна эту землю у Лешека сможет отобрать кто угодно, потому что он колдуну не сын. И статус его в этом мире определен весьма сомнительно, и никто не сможет сказать, что с ним станет, если колдун умрет. Кто его защитит, и кто захочет ему помочь? А сам Лешек, хоть и считал дом колдуна своим, но отстоять право на него не сумел бы. А так...

– Охто... – выговорил он почти шепотом, – Охто, прости меня... Ты... ты все сделал замечательно. Ты... Просто я... Я думал, что...

Он совсем растерялся.

– Малыш, я люблю тебя, у меня же никого нет роднее тебя, и я не стал бы делить то, что мы заработали, мы вместе, понимаешь? И я всегда хотел, чтобы ты чувствовал себя здесь не в гостях, а дома. У нас действительно все общее, разве нет? Разве я хоть раз дал тебе понять, что здесь есть что-то не твое?

– Охто, нет, конечно нет... Прости меня, пожалуйста.

– Ты помогаешь мне, как сын не помог бы отцу. Какой же ты нахлебник? И вообще... Считай, что это наши общие сбережения. Только тратить я их не собирался.

– Ты хочешь купить книги? Давай купим! Зачем ты вообще спрашивал меня об этом, взял бы, сколько надо, и я бы ни о чем не узнал! – воскликнул Лешек.

– Нет, взять и не спросить тебя я не мог... – усмехнулся колдун, – именно потому, что ты уже взрослый, и тоже имеешь право решать.

Лешек опустил голову:

– Спасибо. Ты, правда, все всегда делаешь правильно.

– Если бы это было так! – рассмеялся колдун.

Ехать предстояло два дня, если сохранится хорошая погода, но сани они решили не запрягать – поехали верхом. Колдун нарочно разбудил Лешека среди ночи, чтобы миновать монастырь затемно, и добраться до Лусского торга не слишком поздно вечером.

Монастыря достигли, когда там еще спали. Лешек впервые оказался около стен Пустыни после семи лет, прожитых с колдуном.

Ярко светил месяц, и мрачные тени монастырских построек отчетливо темнели на фоне заснеженного леса – пятиглавая Свято-Троицкая летняя церковь, шатер над зимней церковью Рождества Христова, надвратная часовня и сторожевая башня рядом с ней. Шестиконечные кресты венчали каждую маковку, и в холодном лунном свете Лешеку показалось, что перед ним не храмы вовсе, а могилы. Могилы, вздыбившие землю до самых небес, и теперь нависающие над проезжающими путниками с жаждой их поглотить.

Давний детский страх охватил Лешека, он почувствовал себя ребенком: голова непроизвольно ушла в плечи в ожидании подзатыльника, и рука сама потянулась ко лбу, чтобы осенить себя крестным знамением.

– Охто, поедем скорей, – пробурчал Лешек, нервно оглядываясь на массивные стены обители – по спине пробежали мурашки и передернулись плечи.

Колдун кивнул – санный путь, ведущий от монастырских ворот, был хорошо наезжен, и скакать вверх по реке не составляло никакого труда. И только когда Пустынь скрылась за поворотом, и они немного сбавили темп, он спросил у Лешека:

– Послушай, ты провел там столько лет, у меня о детских годах остались только самые светлые воспоминания. Неужели тебе не вспоминается ничего хорошего?

– Вспоминается, – пожал плечами Лешек, – Лытка. Ну, еще Паисий был ко мне добр. А вообще-то – только Лытка. Но... Знаешь, мне кажется, что я его предал.