Одинокий. Злой. Мой (СИ)

А потом резко отсек эту мысль. Нет уж, хватит. Из-за его твердолобости и желания вернуть орочью сущность любой ценой и случилась вся эта история. Однажды он уже совершил чудовищную ошибку, и будет полной глупостью попытаться «всё исправить» в очередной раз.

Ему куда важнее безопасность близких. Над ними всегда бы нависал Серп — и его следовало обуздать раз и навсегда. Если бы пришлось вновь сделать выбор, Платон бы без раздумий провел ритуал отречения. Ради родных он бы пожертвовал жизнью и сделал бы это столько раз, сколько необходимо.

Когда он выйдет из заключения, то обязательно расскажет братьям, что произошло в поместье — пусть ему и тошно от одной этой мысли. Не хочется признаваться в собственной неудаче. Страшно смотреть им в глаза. Это ведь исключительно его вина. Отец едва не обрел свободу из-за него. Он подверг всех смертельной опасности.

Сейчас нужно молчать, ибо стены «Теневерса» всё слышат. Но через год… даже меньше года… Платону придется перебороть себя и поговорить с братьями начистоту.

Потому что неизвестно, что придумает Серп. А если он сбежит? А если найдет способ выклянчить у Нику свободу?

Молчать нельзя. Хватит. Намолчался уже.

В общем, Платон много думал, корил себя, а потом… он внезапно почувствовал, что утерянная сущность больше не тревожит его как прежде. Какая разница, орк ты или человек? Не раса определяет твои достоинства и недостатки.

Только ты сам…

Твои слова. Твои решения. Твои поступки.

Плевать, кто ты по крови: орк, бес или обычный человек — важно лишь то, какой ты внутри.

Платон постоянно вспоминал Мари…

Вот уж кто при внешней хрупкости имел стальной стержень, кто не боялся действовать и готов был шагнуть в бездну ради спасения Платона.

Как она там? Нашла себе кого-то? Теперь, когда она свободна и вольна заниматься всем, что ей вздумается, вполне возможно, что Марьяна встретит хорошего мужчину. Кого-то, кто будет любить ее и беречь.

Он, конечно, назвал её перед Дитрихом своей невестой. Ну а как иначе? Если бы сказал: «Ну, мы вроде как встречались, но это было не долго», — вряд ли бы Дит проникся.

Мари бы осталась без защиты Адронов.

Благодаря статусу невесты она у нее была. Возможно, защита ей и не понадобится. Возможно, она уже счастлива с другим мужчиной — но Платон успокаивался, понимая, что не оставил Марьяну совсем одну. Кто знает, где её может подстерегать опасность. Тот же Нику хоть и вел себя в последние разы «по-человечески» (если этот термин вообще применим к древнему психованному вампиру), но что ему мешает передумать и попытаться заключить с ней новую сделку? Или просто как-нибудь обидеть?

Нет уж. Пусть Адроны оберегают Марьяну. Это меньшее, что Платон может сделать для девушки, в которой захлебнулся как в омуте.

Так вот. Когда в его камеру вошел Освальд и унылым тоном сообщил, что к Платону в полдень придет гость, тот едва ли не с места вскочил от радости.

Возможность хотя бы час пообщаться с семьей — это уже недопустимая роскошь. Он тряхнул антимагическими наручами, нервно провел рукой по волосам и позволил провести себя в комнату для свиданий.

Платон даже не догадывался, как похож сейчас на своего отца. Сидя в той же позе, так же нервно сцепив пальцы в замок. Но схожесть эта оставалась лишь внешней. Внутренне Платон был совсем другим.

Дверь отворилась, и на пороге появилась…

Нет, не может быть!

Платон сморгнул, поборол желание потереть глаза, чтобы убедиться — ему не привиделось.

Марьяна стрельнула в него взглядом. Робко вошла в комнату, и дверь за её спиной закрылась. Все указания Освальд дал по пути, поэтому не отнимал время от и без того короткого свидания.

— Привет, — сказала Мари, поправив выбившуюся из прически прядь.

Она явно волновалась. Не могла найти себе места, так и осталась стоять в нескольких метрах от Платона. Боялась подойти к нему? Считала его преступником? Не хотела даже за один стол сесть?

— Привет, — он улыбнулся почему-то онемевшими губами. — Как ты здесь…

Фразу он не закончил, потому что испугался, что Марьяна неправильно её трактует. Решит, что Платон ждал кого-то другого.

А он даже представить не мог, что увидит её! Нежную, ранимую, красивую до невозможности!

Он растерялся, словно мальчишка. Не верил собственным глазам.

— Дитрих выбил нам часовое свидание. — Мари кивнула на стул, будто спрашивая разрешения сесть.

Платон нетерпеливо кивнул.

Конечно же, можно!

— Не верю, что у него получилось, — покачал мужчина головой, вбирая в себя черты Марьяны, запоминая их, впитывая как губкой, чтобы потом вспоминать и представлять её перед собой в бесконечные часы одиночества. — Ты ведь не член семьи. В «Теневерс» родственников-то не пускают, а тут… Не подумай, я безумно счастлив! Просто мне до сих пор кажется, что ты мираж. Хоп, и растворишься в воздухе.

Платон щелкнул пальцами.

Звякнули антимагические наручи, привлекая внимание Мари. Девушка погрустнела. Она как будто не замечала до этого огромного кольца, вмонтированного в стол, которое не позволяло Платону никуда деться. Оно сковывало движения, не позволяло даже обойти стол, чтобы приблизиться к Марьяне.