Одиссея Хамида Сарымсакова

Лежали мы, раненые, в сарае навалом, кормились с полей кукурузой и картофелем, собираемыми самими ранеными, которые могли передвигаться. Чем могли подкармливали нас и жители. Мне помогала семья Василия Грицая.

Однако и в это село нагрянули фашисты. Меня и еще несколько человек схватили и отправили в лагерь в г. Лохвица. На другой день, по моей просьбе, товарищи засыпали меня убираемым в завале мусором и вывезли из лагеря. Но в селе Развилки при облаве меня схватили полицаи на квартире гражданина Лэсик, сказали, что отправят на работу в Германию. Повезли в Лубны. Но я и оттуда бежал с двумя парнями. За городом мы расстались. Парни пошли по домам, а я — вновь захотел пробиться к своим.

Шел по-прежнему ночами. И вдруг в степи непроглядной ночью у меня начался приступ аппендицита. Превозмогая страшную боль и жжение в животе, дополз до шляха, где меня подобрали неизвестные мне люди и привезли на телеге в г. Лубны. Там врач, фамилии которого я, к сожалению, не знаю, сделал мне операцию, а затем переправил уже в знакомое мне село Велико-Селецк Оржицкого района. Там меня приютила пожилая женщина Панченко Пелагея Свиридовна. Ее брат и другие родственники, как я вскоре узнал, были в партизанах. Я же пока для партизан был бы только обузой — с незажившей раной на ноге и ослабленный аппендицитом. Но помогал, как мог. Чинил сельчанам обувь, а полученные продукты передавал приходившим к Пелагее Свиридовне партизанским связным.

Вдруг известие: людей будут угонять в Германию. В порыве отчаяния я схватил топор, решив отрубить себе левую, раненую ногу. Взял, ничего не говоря, у соседа, моего еще давешнего спасителя, Степаненко И. Д., топор, зашел в клуню и ударил по ноге. Но в последний миг дрогнул и отрубил лишь большой палец на ноге.

Томительно тянулись дни в фашистской неволе. Наконец пришли наши войска. После надлежащей спецпроверки меня направили в действующую армию. Был командиром отделения, а затем, в звании старшего сержанта, командовал взводом пешей разведки. За успешное выполнение боевых заданий меня наградили орденом «Красная Звезда».

Но вот однажды, после неудачного боя, я оказался с замполитом роты в тылу врага. Наблюдая за дорогой, мы увидели троих немцев, ехавших верхом и двоих на телеге, загруженной стереотрубами, телефонными аппаратами и другой техникой. Телега шла впереди. Я выскочил из кустов и обезоружил обозников (у них были только финки). А верховые немцы, к которым бросился замполит, открыли по нему огонь. Верховых мы истребили, но я был ранен разрывной пулей. Линии фронта (сплошной) здесь не было, и мы, захватив повозку с трофеями и двоих обозников, выбрались к своим наступающим частям. Мне сделали первичную операцию и отправили в г. Кировабад (Азербайджанская ССР), где я лечился в госпитале несколько месяцев. Поскольку из немецкого тыла я вышел не к своей части, а оказался в другой, после излечения я вновь прошел проверку. Все подтвердилось, и меня, как тяжелого инвалида, демобилизовали...»[27]

Всякий раз, перечитывая письмо Сергея Петровича, я испытываю щемящее чувство сострадания к этому чернорабочему войны и глубокое уважение к стойкости его духа. И передо мною возникает как бы обобщенный образ Советского Солдата — пламенного патриота, несгибаемого бойца, который, несмотря на все невзгоды, страдания, раны, до конца выполнил свой солдатский долг.

Сергей Петрович не дошел до Берлина. Но он и такие, как он, внесли свой вклад в дело разгрома фашизма и могут с чистой совестью сказать:

— Мы тоже водружали Знамя Победы над Рейхстагом!

Вот такой замечательный «незаметный солдат» и отправился в Ташкент, чтобы успокоить мать Хамида Сарымсакова. Но об этом позже.

СВЕТ И ТЕНИ.

(Окончание)

…В начале декабря 1944 года начальник «Зала ожидания» вызвал к себе Хамида.

— С вами все в порядке. Поздравляю, — человек суровый и сдержанный, начальник все же не выдержал, улыбнулся.

— Значит, снова можно воевать! — воскликнул Хамид, задыхаясь от счастья.

Тут начальник, хмыкнув, спустил парня «с небес на землю» в буквальном и переносном смысле.

— Поедете на формирование. В пехоте пока придется повоевать.

— Как... в пехоте? — опешил Хамид. — Я же пикировщик, штурман!

— В армии приказы не обсуждаются, а выполняются.

— Есть! — по-флотски ответил Хамид.

На другой день группа в двенадцать человек, все офицеры, под командой самого старшего по званию — майора — отправилась в шахтерский город на Украине С.

Хамиду было и радостно (все-таки на фронт!) и досадно: он же летчик, зачем в пехоту? Ну, если нужно с воспитательной целью подтянуть, пусть бы отправили воздушным стрелком на Ил-2. Мера проверенная. А то — пехота...

... В месте формирования под городом С. прибывших приняли по-братски. Устроили славную баню, постригли. Обмундирование выдали солдатское, но на ноги — не ботинки с обмотками, а сапоги-кирзачи. Погоны офицерские, но без звездочек. Это было накануне Нового, 1945 года. В январе был сформирован 27-й Отдельный штурмовой батальон.

Комментарий повествователя