Одиссея Хамида Сарымсакова

Правда, бывали светлые дни. Кто-нибудь получит с фронта радостное известие. Но даже, принося радость в дом, понимала она, что радость эта не настоящая. Вот сидит отец с матерью, угощают почтальоншу чаем с сахаринной коврижкой. Сын отличился! Орден ему. Капитаном стал!.. А в это самое время их сын уже покоится под фанерной пирамидкой с надписью на ней чернильным карандашом: «...Пал смертью героя. 1924 — 1944».

А потом вдруг от него, как от живого, начинают приходить письма, письма...

— Покажите письмо, — попросила Евдокия Ивановна.

— Не вам — Сарымсаковым.

— Дайте!

— Ну и что будет, что дальше?..

— Да будьте вы человеком! Нельзя же так… сразу!..

— Чему быть, того не миновать. Лучше уж сразу. А впрочем, возьмите.

Почтальонша зашагала дальше, шаркая калошами, надетыми на шерстяные чулки. Евдокия дрожащими руками вскрыла конверт... «Похоронка»!..

И она спрятала ее в комод. На что надеялась Евдокия Ивановна, она не ведала. Знала лишь, что не перенесет Бадыгуль-апа такого удара.

Гадая, Дуся бессовестно лгала несчастной матери. Но это была святая ложь.

... Как-то, хлопоча по хозяйству, Евдокия Ивановна увидела входящего во двор раненого солдата в потрепанной шинели и на костылях. Лицо незнакомое. Кто бы это мог быть?

— Вам кого, товарищ военный?

— Мне к Сарымсаковым. Сын попросил зайти.

— Кто?! — не поверила своим ушам Дуся. — Какой сын?

— Хамид.

— А вы, часом, не перепутали адрес? — Евдокия Ивановна перешла на шепот. — Их сын погиб. И «похоронка» пришла.

— Хамид Газизович Сарымсаков?.. Восемь дней назад он был жив и здоров. Попросил успокоить мать, отца...

— Да вы заходите, заходите, товарищ военный, — засуетилась Евдокия. — Только сперва ко мне.

— Никакой я теперь не военный, — грустно отвечал человек в потрепанной шинели. — Списали начисто.

— Может, вам негде остановиться?

— Много благодарен. Ташкентский я. Земляк Хамида.

— Заходите. В ногах правды нет.

— Спасибо.

Слух о том, что к Дусе пришел какой-то военный мгновенно облетел двор, и постепенно комнатка ее заполнилась женщинами. Одна пришла в надежде узнать, не встречал ли этот военный на фронте ее мужа, другая — сына, третья просто так, из любопытства. Интересно — человек с войны!..

До позднего вечера рассказывал Сергей Мятишкин об удивительных странствиях Хамида. Женщины верили и не верили. Сергей и письмецо коротенькое показывал, которое второпях Хамид написал матери: жив, здоров. Женщинам показалось, что дата на письме проставлена другим почерком. А это значит, что добрый человек, чтобы утешить мать, доставил письмо уже погибшего паренька. Лишь проставил свежую дату. Сергей предъявил маленькую фотографию Хамида. Но на ней он не был похож на самого себя. Другой какой-то и очень худой. И в штатском костюме.

— Замучили вы меня, гражданочки, — улыбался устало Сергей. — Какой мне интерес обманывать, сами поймите! А что касается непохожести, то могу вас уверить: если бы кому-нибудь из вас довелось пережить хотя бы половину того, что Хамиду, то вы сами бы себя в зеркале не узнали. Но теперь Хамид поправляется. Горный воздух, леса.

— Где это?

— Отдыхает, — коротко отвечал Сергей.

Он ничего не рассказал о «Зале ожидания». Зачем? Найдутся досужие языки, наплетут с три короба. А дело-го ясное, чистое.

— Отдыхает после перенесенных трудностей и невзгод, — добавил Сергей. — А не писал, потому что... Словом, были причины. Но скоро напишет.

Наконец Сергея допустили к Бадыгуль-апа. Пожелтевшая, прозрачная, лежала она на кровати. Одна из соседок поила ее чаем с ложечки.

Увидев паренька в шинели и на костылях, помертвела, схватилась за горло.

— Радуйтесь, Бадыгуль-апа! — торопливо вскричала Дуся. — Жив ваш Хамидджан. Живой и здоровый!!.

И произошло чудо. Бадыгуль-апа, не поднимавшаяся с постели вторую неделю, вдруг вскочила, села, простерла к Сергею руки.

— Говори... Говори, сынок!..

Сергей протянул ей письмецо, фотографию. Она прижала их к груди, будто сына обнимала, и страшилась взглянуть.

— Жив ваш Хамид, — сказал ласково Сергей. — Выполняет специальное задание. Поэтому пока не может писать. Но я с ним виделся восемь дней назад. Жив, здоров, чего и вам от души желает.

Бадыгуль просияла, но тут же ее лицо обрело настороженное выражение. Спросила, волнуясь:

— Сыночек, как же так?.. Ты вроде в пехоте был, а он на самолете...

— А наша часть рядом располагалась.

— О господи!.. — мать вскинула вверх исхудалые руки. — Благодарю... Благодарю тебя. Услышал ты мои молитвы!..

Комментарий повествователя

Поскольку мой рассказ построен на документах, приведу отрывок из письма С. А. Мятишкина, присланного им Хамиду 40 лет спустя.