Одиссея Хамида Сарымсакова

Хамид Сарымсаков поехал, «куда послали» и с честью выполнил свой воинский долг, долг патриота. О его дальнейших странствиях расскажу чуть позже. А сейчас хочу привести еще один интересный документ.

НКО — СССР

27-й Отд Штурм.

Батальон

10 февр. 1945 г.

№ 258

СПРАВКА

Выдана настоящая Сарымсакову Хамиду Газиэоаичу в том, что он после гос. проверки прошел 27-й отд. штурмовой батальон с 1 января по 10 февраля с участием в боях против немецких захватчиков в районе Будапешта с 2 февраля по 10 февраля и после ранения как показавший себя храбрым и преданным Советской Родине восстанавливается в офицерских правах с прежн. воен. званием ЛЕЙТЕНАНТ...

Командир 27-й О.Ш.В.

гв. подполковник КОЛПАШЕЕВ

Начальник штаба

гв. капитан УДОВИЧЕНКО

ГЛАВА XVII. В ГЛУБОКОМ ТЫЛУ

Третий месяц Бадыгуль-апа не получает писем от сына. И это ее подкосило. Хамид — сыночек заботливый. Каждую неделю либо открыточку, либо письмецо-треугольничек присылал. Слов в них не много. Жив, здоров, воюю. А чего еще больше? Главное знать, что жив.

Вот и от Равката нет никаких вестей. Как уехал на фронт, — словно в воду канул![28]

Хамиджан даже в сорок первом регулярно весточки о себе присылал. Не может быть, чтобы столько времени... Ой бо!.. Неужели?..

Газиз Саидович, отец Хамида, тоже переживал молчание сына, но держался крепко, по-мужски. Изредка приезжая из района домой, утешал жену, мол, мало ли что, может, какое задание сынок выполняет, писать ему нельзя.

Утешал, а у самого на руках нервная экзема появилась.

Соседка же Сарымсаковых. Евдокия Ивановна все на картах гадала. И всякий раз карты хорошо ложились, удачно для Хамиджана: дальняя дорога, казенный дом, червовый интерес...

Тем не менее Бадыгуль-апа уже не вставала с постели и все таяла, таяла, как свеча. Врачи руками разводили: ничего конкретного, недуг в душе гнездится.

Вечерами при свете коптилки Дуся (Евдокия Ивановна) все гадала.

Карты показывали без изменений: казенный дом, дальняя дорога, червовый или бубновый интерес...

— Ты бы, Дусенька, попонятней погадала. Дальняя дорога... Она нынче у всех, кто на фронте. Насчет интереса... Бог с ним, с интересом. А вот казенный дом... Что это?.. Казарма, госпиталь, братская могила?!.

— Что вы, что вы, Бадыгуль-апа, — пугливо откликалась Дуся. — Что вы такое говорите!.. Аэродром тоже ведь казенный дом. Он там и живет. Коли есть дальняя дорога, то, стало быть, жив Хамидик!.. Конечно, жив!!!

Евдокия Ивановна бессовестно лгала. В ее комоде под глаженым бельем хранилась «похоронка» на Хамида Сарымсакова.

Недели полторы тому назад Евдокия Ивановна возвращалась с базара, где продала на толчке мужнины бостоновые брюки довоенной постройки. Набрала полную авоську снеди и, грустная и счастливая, возвращалась домой.

И надо же — возле ворот столкнулась нос к носу с почтальоншей, женщиной лет сорока, выглядевшей, однако, старухой. Об этой почтальонше среди людей, которым она носила корреспонденцию, ходили жутковатые слухи. Приехала невесть откуда, эвакуированная, и как появилась, так «похоронок» посыпалось, словно из чертова решета! Глаза черные, сглазистые. Все молчит и молчит.

Люди, самые мужественные и бесстрашные, перед почтальоншей трепетали, едва завидев худую фигуру в телогрейке, с сумкой через плечо. Какое известие несет она?.. Погиб!.. Пропал без вести?.. Искалечен!..

Сжалось сердце и у Евдокии Ивановны при виде зловещей женщины.

— Здравствуйте, — тихо проговорила она. — Вы к кому?

— К Сарымсаковым.

— Ну и... — пролепетала Евдокия Ивановна, заранее обмирая.

— Казенный конверт, — каким-то механическим голосом произнесла почтальонша. Люди, которых она обслуживала, как-то не задумывались над тем, что «зловещая» горько переживает каждую чужую «похоронку», что от мужа и восемнадцатилетнего сына она тоже давным-давно не получает вестей. А по ночам ей мерещатся молодые и пожилые, совсем юные, безусые солдаты, офицеры, лежащие в тех неживых позах, в которых застигла их смерть!

И она со стоном, в ледяном поту просыпалась. И, ненавидя себя, внутренне содрогаясь, вставала, шла на почту — и начинала все сначала: сеяла горе, материнские вопли скорби и отчаяния.