Одна беременность на двоих (СИ)

— Да потому что это уже не буддизм, а индуизм, но ты меня о нём не спрашивай, я ни черта не знаю. Ты кого-нибудь из Индии в классе спроси. Впрочем, я слышала, что стены храма служили своеобразным учебником морали и гигиены тела. Знаешь, я как-то болтала с Рупой, так она мне рассказала, что в некоторых штатах среди высшей касты браминов осталась ярмарка женихов. Это когда пятнадцать тысяч парней на выданье с лихо закрученными усами в сопровождении родственников собираются в одной из деревень и, сидя под раскидистыми деревьями, ожидают, когда их выберут в мужья. Отбором занимаются родители невест, которые тщательно, как на базаре, рассматривают претендентов и изучают свитки с генеалогией их родов. У них важно, чтобы по материнской линии не было кровосмешения на протяжении пяти поколений, а по отцовской — семи. Зятя покупают за солидное приданое. Этот обычай насчитывает уже шесть столетий, для жениха это участь не завидная, но приходится мириться, потому что родительская воля в индийских кланах исполняется неукоснительно. Поэтому-то в Индии запрещено на УЗИ говорить пол ребёнка, ведь от девочек стараются избавиться, потому что иметь дочерей, как сама понимаешь, невыгодно.

— Вот бред-то, а ты уверена, что Рупа тебя не разыграла?

— А зачем ей?

Я пожала плечами. Рассказанное действительно казалось мне бредом, но желания лезть в интернет и проверять достоверность сказанного совершенно не возникало. Хотелось просто поговорить о чём-то другом, но Аманда, кажется, не собиралась переводить разговор в другое русло. Она уже поднялась и, осторожно ступая на ногу, будто проверяя её на устойчивость, проковыляла до дивана и прилегла осторожно на бок, положив ладонь под ухо. Как всегда!

— А если жениха не на что купить? — спросила она, задумчиво глядя в потолок. — Что тогда делать несчастным…

— Ну вряд ли, это же высшая каста… В крайнем случае можно из другой взять.

— Смеёшься? — Аманда аж села. — Да посмотри, они даже здесь друг с другом не общаются и детям не разрешают. Не, это другая культура, которую нам не понять. Вот с Востоком всё понятно — гарем, никто не обращает на тебя внимания, но зато вокруг много красивых женщин…

— Аманда, — я решилась поставить точку в разговоре. — Скажи, почему тебя так увлекает тема ээээ… женской любви?

— Это часть мировой культуры, — не раздумывая, ответила Аманда. — Хочешь не хочешь, а ты не можешь от неё абстрагироваться. К тому же, согласись, женское тело намного красивее мужского? Я вот не могу любоваться даже статуями древних греков, а от наших натурщиков хочется только плакать…

— Ты несправедлива. Бывают и женские тела, от которых тошнит. К тому же… Неужели ты испытываешь что-то к модели, когда рисуешь? Я не вижу ничего, кроме обтянутого кожей скелета и игры светотени.

— Конечно, испытываю… А как же иначе передать красоту, если не пропустить её через себя? Поверь, не просто так многие художники спали со своими моделями. Им было необходимо полное единение.

— Да какое там единение! У них просто вставало от вида голого тела. Да и кто раньше был натурщицами… Проститутки, нищенки да танцовщицы. Возьми того же Диего Риверу.

— А отчего не взять Родена и Камиль Клодель? У них на лицо духовное единение, поэтому его работами можно любоваться часами, а Риверой… Слушай, чего ты хочешь доказать? Что нагое тело возбуждает только на физиологическом уровне и не более того?

— Я ничего не хочу доказывать… Нет, всё же хочу. Хочу сказать, что с великими всё понятно. Есть доступное тело, что не взять-то? Но у нас тут школа и всё. Какие чувства, какое возбуждение… У меня наоборот всё опускается, когда рука на бумаге согнулась так, как по анатомии не может гнуться, а я поняла это, когда уже все затонировала! И вообще, почему мы с тобой об этом говорим?

— Что значит «об этом»? Мы говорим об искусстве, и вот я… Кейти, ты можешь не верить, но мне такой сон сегодня приснился…

Лицо Аманды стало розовым, даже мочки ушей вспыхнули, а мои — похолодели: ей явно снились не инопланетяне.

— Мне приснилось, что я тебя рисую.

Я опустилась в кресло и подтянула к носу колени.

— Ты можешь мне попозировать?

Аманда выдала вопрос пулемётной очередью. Голубые глаза умоляюще смотрели на меня, а я… Я отчего-то смотрела на белую стену поверх головы Аманды и думала, почему все квартиры на съём красят этот дурацкой грязной белой краской?

— Так ты мне попозируешь? Ну хоть чуть-чуть… Минут пятнадцать для наброска. Надо было мне вместо живописи брать следующий уровень рисунка с натуры.

— Так вечером по четвергам есть открытые сессии. Десять баксов, кажется…

Спасительная информация сама прыгнула на мой язык из, кажется, мозга или другого места, которое предательски сжалось от одной мысли, что Аманда будет меня рассматривать.

— Куда мне ещё таскаться! Нам же меньше месяца остаётся до конца семестра, успеть бы дорисовать… Кстати, у тебя дома есть мольберты? Или наши возьмём?