Одна любовь. Двойная месть

— Это ты так думаешь, ты так думал, а оказалось, что нет. Ты понимаешь, что мне страшно? Я просто хочу нормально спокойно жить и не оглядываться назад, не выискивать среди людей тех, кто решил вам отомстить. Кто знает, какой еще отыщется псих или больная девица.

Вот с девицей Полина угадала, а тут вины мужчин нет. И кто мог подумать, что интересы Рустама и Елены совпадут, где вообще они нашли друг друга? Как так вышло?

— Что сказал тебе Рустам?

– Он много что говорил, всего не упомнишь.

— Что именно?

Герман начал давить, Полина чувствовала это, теперь она понимала тех людей, которых он прессовал морально.

— Я устала, — отвернулась, давая понять, что не хочет с ним больше разговаривать.

— Полина?

— Не дави на меня, — повысила голос, но тут же осеклась, посмотрела на спящего сына. — Не дави, и не смотри так, словно я виновата во всем, это ваши игры, в которые вы заигрались. Точнее, вы решили поиграть в обычную жизнь, но ничего не выходит.

Он снова смотрел, девушка чувствовала, как его взгляд скользит по телу, как вызывает при этом бурю эмоций, как все они были перемешаны внутри и создавали диссонанс.

— Хорошо.

Герман тогда больше ничего не сказал, просто тихо вышел, закрыв за собой дверь одноместной частной палаты. А Полину накрыло, она начала задыхаться, накопившиеся за эти сутки напряжение, как натянутая до предела пружина, лопнуло. Она рыдала навзрыд, как не рыдала с тех пор, как ее бросила и предала первая любовь. Было так больно. Она не знала и не могла понять, почему так, ведь все живы, все целы, ее спасли, но легче не становилось.

Она так и заснула в слезах, выбившись из сил, а проснулась резко, словно вынырнув из глубины на поверхность. Перед глазами белая пелена, голова тяжелая, кое-как подняла ее, сердце дрогнуло, когда увидела склонившегося над люлькой мужчину. Протянула руку, хотела что-то сказать, но не выходило, голоса не было совсем.

Все как в тех ее снах, но вот мужчина берет ребенка на руки, но не уходит, а поворачивается к ней. Полина понимает, что это Герман, но сердце все еще продолжает отбивать неровный ритм.

— Смотри, Сашенька, мама проснулась.

— Привет, милый, — улыбнулась, поправляя волосы.

— Ты плакала?

— Нет.

— Не обманывай.

— Обманывать и недоговаривать — это ваша особенность, — кольнула Германа, но он лишь сжал губы, ничего не ответил.

Прошло уже три недели, как она в этом доме, только сейчас увидела, как красиво падает снег, что скоро наступит настоящая зима. А Полина словно застыла в одном времени, что никак не может отпустить все воспоминания, страх за сына, и принять самое страшное, что мужчины, которых она любит — убийцы. Что ей делать? Принять, расстаться, всю жизнь жить в страхе за ребенка, за них? Или уйти, просто остаться одной, воспитывать ребенка. Но Полина не была уверена, что ее так просто отпустят.

Но ведь она знала, точнее, не знала, а догадывалась, что им приходилось убивать, но чтоб вот так, женщину и ребенка, мать и сестру того Рустама, это было немыслимо.

— Полина! Полина!

Девушка вздрагивает, поворачивается, смотрит на стоящий рядом приемник радионяни, но он молчит, значит, Саша спит. Герман выключает воду, убирает ее руки, пальцы совершенно ледяные, смотрит на нее, и сердце сжимается. За те три недели, что она дома, они так и не поговорили толком, Полина шарахается от него, занята только ребенком, похудела.

Он виноват, очень виноват, но она так упорно не говорит, что произошло в том доме, что именно она услышала от Амирова, тело которого Тихон куда-то дел, что даже ему не говорит. Герман сам так долго не решается зайти к ней в спальню, которая раньше была их общей, рядом обустроил за один день детскую, чтоб их сын приехал сразу в свою комнату. Не знал, что покупать в детском магазине, поэтому чуть не скупил весь, пока консультанты не подобрали все, что надо.

А он, как мальчишка, стоит у дверей ее спальни, подбирая слова, чтоб сказать и объяснить, но так и не заходит, а вновь спит в кабинете. Соболь еще пропал, упрямец чертов, засел в одном из спортивных клубов на окраине и то разбивает лица, то рвет груши.

— Да, что?

— Все хорошо? Руки совсем ледяные.

Полина смотрит вниз, Герман греет ее пальцы, от его тепла кожу начинает покалывать мелкими иголочками. Поднимает голову, смотрит, а в его глазах столько боли и сожаления.

— Ну, что ты, девочка, что с тобой? — голос низкий.

Герман поднимает руку, проводит по прядям волос, задевая кожу. Полина сейчас такая трогательная, такая притягательная, хочется сжать ее в объятьях, укрыть от всего мира, хочется снова увидеть улыбку на ее лице. Не в силах себя сдерживать, наклоняется, целует, до боли впиваясь с сочные губы, лишая девушку воздуха.

Целует долго, сминая, подчиняя себе одним поцелуем. Полина напрягается, но через несколько секунд расслабляется в его руках, стонет, отвечает сама, обнимая все еще холодными руками за шею.

От мужчины снова пахнет морозной свежестью, она проникает в легкие, заполняя их, Герман сжимает ее щеки, продолжая терзать поцелуем.

Так страстно.

Так жарко.

Так до боли сладко.

— Как же я скучаю по тебе.