Одна минута и вся жизнь

Воспоминание о Стасе и Лидии Петровне наполняет грустью ее мысли. Ведь было когда-то хорошо, и куда все подевалось? Почему все несчастья сыплются на их девочку? За какие грехи?

– Виталик куда-то уехал, скоро месяц как его нет. – Екатерина Сидоровна не может оставаться одна со своими мыслями. – Славик, он тебе не сказал, куда едет?

– Сказал, что по делам.

– И Танюше так сказал. Ну, какие у них могут быть дела?

– Катя, перестань. Возьми себя в руки. Дети выросли. Они хорошие люди, ты же сама это знаешь.

– Знаю, но…

Звонок прерывает их диалог. Горничная идет открывать. На пороге стоят двое в штатском. Именно эти слова приходят на ум – в штатском. Потому что погоны просвечивают сквозь одежду, явно непривычную.

– Господин Соловьев?

– Да. Что случилось?

– Вот наши удостоверения. Я – следователь прокуратуры Беляев. Это мой коллега из Санкт-Петербурга. Дана Ярош приходится вам дочерью?

– Да.

– А вы не можете сказать, где она сейчас?

– А что, собственно, происходит? – Екатерина Сидоровна не выдерживает. – Какое вам дело до нашей Даночки?

– Это просто формальности. Так где ваша дочь? С ней можно связаться?

– Она путешествует. – Вячеслав Петрович холодно смотрит на визитеров. – Вы знаете, какое несчастье у нас произошло. Дане надо прийти в себя, поэтому она путешествует. Где именно – мы не знаем.

– Но она вам звонит?

– Нет.

– И вы не беспокоитесь о ней?

– Что вам нужно?

– Почти ничего. Просто, когда ваша дочь вернется, пусть она свяжется с нами.

Они уходят. Екатерина Сидоровна, как-то сразу успокоившись, уходит к Леке. Это, наверное, насчет аварии, еще расследуют. Она чувствует себя усталой, но беспокойство проходит.

Вячеслав Петрович, напротив, очень встревожился. Происходит что-то опасное. Дана во что-то впуталась. И ее нужно как-то предупредить. Но как? Вячеслав Петрович набирает номер Вадика Цыбина.

В комнате на втором этаже гаснет ночник, маленький белоголовый мальчик тихонько плачет под одеяльцем. Он так соскучился по маме, а ее все нет и нет. Только бы бабушка не услышала его плач. Потому что от ее утешений только хуже.