Одна отвергнутая ночь

Хмурюсь, но он продолжает говорить быстрее, чем я успеваю спросить, о чем он, ради всего святого, говорит.

— К счастью, твоя милая бабушка вызвалась нас покормить, — он приподнимается на локтях и смотрит на меня сверху вниз, в глазах коварный блеск. Я знаю, что он ищет. И я его не разочарую. Закатываю глаза.

— Она пытала тебя, пока ты не согласился?

— Не было необходимости, — Миллер оставляет на моих губах неторопливый поцелуй и подтягивается, этим движением вдавливаясь в меня бедрами. Мои глаза распахиваются, между ног становится влажно. Теперь, когда голова опустела от нежеланного груза, в комнате чувствуется что-то еще. Что-то привлекательное.

Желание.

Закусив нижнюю губу, тянусь к его плечам и стаскиваю с него пиджак, ощущение его крепких мышц под моими руками только усиливает мое похотливое состояние. Он неспешно качает головой, определенно, непоколебимо, и я недовольно вздыхаю.

— В таком случае, контролируй себя, — подаюсь вверх бедрами, выбивая из него резкий выдох, вслед за этим следует жалкая попытка сердито на меня посмотреть. Улыбаюсь и повторяю свое движение. Конечно, это и меня саму заводит еще больше, но попытки Миллера сдерживаться пробуждают во мне детское озорство. Я снова подаюсь бедрами и со смехом наблюдаю, как он вскакивает с кровати, расправляет свой костюм и поправляет пиджак.

— В самом деле, Оливия?

Сажусь со злой усмешкой на губах.

— Всегда к твоим услугам, — заявляю, подперев рукой подбородок и поставив локоть на колено. Миллер по-прежнему занят, приводя себя в порядок, предпочитая ответить, не глядя на меня.

— Хорошая работа, не согласна?

— Вежливо смотреть на того, кто с тобой разговаривает.

Руки прекращают свое хаотичное движение, и он медленно обращает ко мне бесстрастное выражение лица.

— Хорошая работа, не согласна?

— Нет, не согласна. — В голове проносятся картинки спортивного зала, студии и машины. По крайней мере, здесь есть постель. И это моя спальня. Я медленно сползаю с матраса и целенаправленно подхожу к нему. Он наблюдает за мной молча, почти настороженно, до тех пор, пока я грудью не прижимаюсь к нему. Перевожу глаза на его губы. Жаркий воздух выходит из приоткрытых губ, разжигая мой голод, раздувая самоуверенность. — Я не переживу обед, — предупреждаю я его, пригвоздив взглядом.

— Я не проявлю такое неуважение к твоей бабушке, Оливия.

Прищуриваюсь и коварным движением руки провожу по его эрекции. Он отскакивает. Я подхожу ближе.

— Не будь таким дерганным.

Он хватает меня сильным руками за плечи и наклоняется так, что его полное раздражения лицо оказывается на одном со мной уровне.

— Нет, — говорит он просто.

— Да, — отвечаю резко, вырываясь из его хватки, и хватаю его за пояс брюк. — Ты сам раздразнил, тебе и отвечать.

— Черт тебя подери!

Мое внутреннее я ликует, понимая, что я его получила. Он не может заставить меня выдержать еще один обед за столом Нан, когда я в таком состоянии. Я просто в какой-то момент вспыхну.

— Расслабься.

— Дай мне сил, Оливия, — он убирает от себя мои руки и толкает меня на кровать, опора скрипит, а изголовье ударяется о стену. Эта победа переполняет меня необъяснимым чувством гордости. Поджимаю губы и зажмуриваю глаза, пока он кружит по мне. Это трение заставляет меня ерзать под ним в попытке раздвинуть ноги и облегчить растущее между ног напряжение. От своего поступка зарабатываю еще большее ограничение свободы. Он вдавливает мои запястья в матрас. — Хочешь меня? — выдыхает он мне в лицо, осторожно толкаясь вперед, выбивая из моих легких сдерживаемый воздух. Я стону, распахнув глаза. Меня встречают темные ресницы, обрамляющие пьянящие синие глаза. — Не заставляй меня повторять вопрос.

— Да! — кричу, получая новый расчетливый толчок, отчетливо ощущая его силу под тканью брюк. Меня охватывает дурман, и комната начинает вращаться с бешеной скоростью, и только совершенное лицо Миллера остается передо мной четким. — Миллер, — я задыхаюсь, одновременно любя и ненавидя его контроль над моим телом.

Самодовольство окутывает его черты. А потом он отталкивается от меня и снова поправляет свой костюм.

— Идем. Твоя бабушка уже волнуется.

У меня челюсть отвисает в абсолютном неверии:

— Ты не…

— О-о, да. — Он поднимает меня с постели и принимается за создание моего презентабельного вида, пока я стою в абсолютном шоке от его коварной игры. Он возбужден. Это, должно быть, больно, потому что я знаю, что мне плохо. Он убирает мои непослушные локоны за спину, выглядя довольным от полученного результата. — У тебя щеки горят, — говорит он, самодовольство из него так и сочится.

— Как… — он прижимает палец к моим губам, заставляя замолчать, прежде чем его губы приходят на смену пальцу, только ухудшая мое и без того возбужденное состояние.

— Просто думай о том, какое удовольствие ты получишь позже, когда я смогу взять свое с тобой время.

— Ты невероятно жесток, — хнычу, обвивая его шею руками и терзая его губы, стараясь получить от него все, что успею, прежде чем он меня оттолкнет.