Одна среди туманов

Кэрол-Линн подняла голову (она была занята тем, что раскручивала на столе какой-то снимок, то и дело щелкая его по одному из уголков коротко подстриженным ногтем, отчего плотный, чуть скрученный картон начинал вращаться наподобие волчка или пропеллера) и с недоумением уставилась на меня, словно я вдруг заговорила с ней по-китайски. Секунду спустя ее лицо прояснилось, а брови, наоборот, сосредоточенно сошлись на переносице.

– Да, пойдем. Пойдем обедать. А куда?

– Здесь на углу есть аптека, там продают сэндвичи и молочную болтушку. Думаю, Кло понравится.

Имя Кло не произвело на Кэрол-Линн никакого впечатления, и я торопливо поправилась:

– Я имела в виду Джо-Эллен. Она тоже идет с нами.

Мать неуверенно улыбнулась. Я уже знала эту улыбку – она появлялась, когда Кэрол-Линн, так сказать, «теряла нить», но не хотела этого показывать. Никакой попытки встать со стула она не предприняла, и я наклонилась, чтобы помочь ей подняться, – и тут мое внимание привлек снимок, который Кэрол-Линн крутила на столе.

Это был старинный черно-белый студийный фотопортрет маленькой девочки с прозрачными светлыми глазами (они вполне могли быть зелеными), которая сидела на атласном одеяле и улыбалась кому-то или чему-то, что находилось, по-видимому, за спиной фотографа. Крошечный пальчик был приподнят и указывал примерно в том же направлении, но вовсе не он заставил меня негромко ахнуть. На пальце я разглядела маленькое золотое колечко с половинкой сердца, на котором, кажется, было что-то выгравировано. Что – я так и не разглядела, хотя и поднесла снимок почти вплотную к глазам.

– Ты знаешь, кто это? – спросила я у Кэрол-Линн.

Она подняла на меня глаза, которые поразительно напоминали глаза ребенка на фотографии, и улыбнулась.

– Да. – Она постучала кончиком ногтя по снимку в том месте, где было кольцо.

– Кто же?

Кэрол-Линн еще раз взглянула на фото, а когда вновь посмотрела на меня, я увидела, что ее взгляд, за секунду до этого казавшийся кристально-ясным, затуманился и стал рассеянным, каким он был почти всегда.

– Ребенок, – проговорила она с крайне довольным видом, словно только что дала правильный ответ в школьном состязании по орфографии.

Я снова взяла в руки снимок, жалея, что не могу прочесть гравировку на кольце, а потом – пользуясь тем, что мать на секунду отвернулась, – спрятала его под рубашкой, ибо мне было совершенно ясно: сколько бы я ни клялась, что буду обращаться с ним очень осторожно, миссис Шипли ни за что не разрешит мне взять фото с собой. Конечно, можно было сделать с него ксерокопию, но меня это не устраивало. Мне нужен был только оригинал, а почему – я и сама не могла бы объяснить.

Потом мы попрощались с миссис Шипли и, договорившись, когда мы придем помогать ей в следующий раз, двинулись к лифту. Мне казалось, что спрятанная под рубашкой фотография вот-вот прожжет во мне дыру, и вовсе не потому, что мне было стыдно обманывать старую библиотекаршу. Я была уверена, что когда-то уже видела этот снимок, но никак не могла вспомнить, когда и при каких обстоятельствах это было, да и ребенок, запечатленный на нем, казался мне знакомым. Единственное, что я знала точно, – это то, что вовсе не он был похоронен на нашем заднем дворе. Как ни мало́ было кольцо на снимке, я все же разглядела, что это была другая его половинка – другая, а вовсе не та, что висела на цепочке на шее мертвой женщины.

Глава 27

Кэрол-Линн Уокер Мойс. Калифорния. Декабрь, 1976

ДНЕВНИК

Я только что нашла эту тетрадку на дне своего рюкзака, где она провалялась целых двенадцать лет! Наверное, даже хорошо, что все это время я не делала никаких записей, потому что об этих годах я мало что помню, а что помню – не стоит того, чтобы это записывать.

Теперь у меня есть ребенок, мальчик. Я назвала его Томми, потому что так называется песня моей любимой группы «Ху». Я тогда жила на ранчо где-то в Северной Калифорнии, и у меня было столько парней, что я даже не помню их имена. Имени отца Томми я тоже не помню, но это не беда. Зато я могу назвать своего сына как мне захочется, потому что он мой и только мой.

Именно из-за Томми я больше не колюсь и не курю «травку». Когда я забеременела, мне почти сразу стало очень плохо и все время тошнило, а парни на ранчо никак не могли подобрать подходящее лекарство. Пришлось добираться автостопом до ближайшего городка и разыскивать врача, который мог бы прописать мне какие-нибудь таблетки. Регистраторша в четвертом по счету врачебном кабинете, куда я обратилась, оказалась женой врача. Она сказала, что мой акцент кажется ей знакомым, и спросила, не с Юга ли я. Я сказала – да, и она ответила, что мы с ней земляки. В самом деле, она была родом из Итта-Бена, а это совсем близко от Индиэн Маунд.