Одна среди туманов

Целая гамма чувств отразилась на его лице, так что в первый момент я даже не поняла, сердится он или готов рассмеяться. Тем не менее я сразу заметила, что Джон не торопится с ответом, словно никак не может решить, как много он может мне рассказать, и непроизвольно я прикоснулась к часам, которые когда-то принадлежали моей матери. Моя любовь к Джону помогла мне лучше понять ее и ее поступок, словно годы, прошедшие со дня маминой гибели, сложились в подобие башни, с которой я могла яснее разглядеть свою прошлую жизнь. Казалось, что чем больше становилась дистанция, отделявшая меня от того или иного события, тем больше подробностей я различала.

А Джон все молчал, и я, набравшись храбрости, сказала:

– Знаешь, моя мать была для отца чужой. Нет, он любил ее, но совсем не знал и почти не понимал. Теперь, когда я с тобой, я вижу это совершенно отчетливо и не хочу, чтобы наша совместная жизнь была такой же. Отец оберегал мать от всего, что могло ее огорчить или доставить ей неприятности… Он держал ее, словно птицу в клетке, и в конце концов она сама поверила, что ей нет необходимости знать, что же происходит в реальном мире – в его мире и в мире других людей. Когда отец умер, жизнь матери превратилась… как бы в зыбучий песок, готовый ее поглотить. В итоге так и произошло… – Я покачала головой. – Я этого не хочу, не хочу, чтобы наш брак был таким! Вот почему я задаю тебе все эти вопросы.

Джон взял меня за руки и глубоко вдохнул воздух.

– Я думаю, Аделаида, меня можно назвать бутлегером… в каком-то смысле. Сначала я был просто курьером – доставлял спиртное в «поилку для свиней», которую мистер Пикок открыл на задворках аптеки мистера Причарда. Потом мне доверили договариваться с контрабандистами и обсуждать цены. Здесь я быстро добился успехов, поскольку никогда не обманывал продавцов, а они, в свою очередь, знали, что я даю за товар справедливую цену. За эту работу мистер Пикок платил мне определенный процент с прибыли, и все были довольны. Так и шло, пока не появился Анджело Берлини. У него были влиятельные друзья: поговаривали даже, будто этого парня знают аж в самом Чикаго. Анджело с ходу заявил нам, что он и его деловые партнеры намерены взять всю торговлю спиртным в Дельте на себя. Нам предлагалось либо делиться, либо вовсе прекратить операции.

По лицу Джона побежали крупные капли пота, и я, подняв руку, сняла с него канотье и слегка пригладила влажные волосы.

– Но ты зарабатывал уже слишком много, чтобы бросить, так? – предположила я.

Джон кивнул.

– Я зарабатывал не просто много, а очень много. И если мистер Пикок готов был стать «партнером» Анджело и его опасных друзей, то лично для меня это означало, что я буду рисковать больше, а зарабатывать – меньше. Вот почему я обратился к Анджело Берлини напрямую и предложил ему свой вариант.

– И в чем же он заключался? – Я слегка приподняла голову и выпятила подбородок, чтобы выглядеть сильнее и увереннее, чем я чувствовала себя на самом деле.

– Я хочу, чтобы ты знала, Аделаида: я никого не убил и не искалечил. Анджело Берлини называл меня своим «специалистом по работе с заказчиками», и это действительно так. Я поддерживаю контакты со всеми подпольными салунами, шланбоями и прочими нелегальными питейными заведениями в этой части Дельты. Большинство владельцев я знаю лично, а они знают меня и доверяют мне. Именно я дал им знать, что эта территория принадлежит теперь мистеру Берлини и что отныне они должны приобретать спиртное для своих заведений только у меня. И я же предупредил их, мол, если кто-то пойдет другим путем, я вынужден буду сообщить об этом Анджело… – Джон вздохнул. – С другой стороны, я знаком почти со всеми местными самогонщиками: я скупаю их товар и даже обеспечиваю грузовики, когда надо разгрузить поезд с контрабандным виски из Канады. Разумеется, все это требует немало времени, но поскольку мистер Пикок является одним из моих заказчиков, он предпочитает закрывать глаза, если мне нужно отлучиться из лавки по делам бизнеса.

На мгновение Джон отвернулся, чтобы проследить взглядом за белкой, карабкавшейся по стволу одного из древних дубов.

– Да, я нарушаю закон, но выдумка конгрессмена Волстеда[36] всегда казалась мне фарсом. Тому, кто не пил, этот закон был не нужен, те же, кто не собирался отказываться от спиртного, быстро нашли способ обойти запреты. Между тем на новом законе кое-кто неплохо погрел руки, и я подумал: вот он, мой шанс обеспечить себе нормальное будущее. Что такое бедность, я знал не понаслышке, и жить так всю жизнь мне не улыбалось… – Тут Джон легко коснулся моей щеки и мягко улыбнулся. – Но потом я познакомился с тобой, и мне стало казаться, что мой тайный бизнес каким-то образом бросает тень и на тебя, пусть даже ты ничего о нем не знаешь. Вот почему я решил остановиться.