Одна тень на двоих

— Что у меня в глазах? — переспросил Данилов.

— Безумие, — повторила мать отчетливо. — Илларион Израилевич специально подошел ко мне, чтобы сказать, что ему не нравится твой вид.

— Ему никогда не нравился мой вид, — пробормотал Данилов.

— Он сказал, что готов тебя подлечить, предоставить отдельную палату и самые лучшие условия. Ты должен в конце концов взять себя в руки, это невозможно!

— Что я еще должен, мама?

— Ты должен примириться с собой, Андрей. Ты должен перестать ставить нас в неловкое положение перед людьми, которых мы уважаем. Ты должен согласиться с тем, что даже тем минимальным успехом, который у тебя есть, ты обязан отцу, только отцу и больше никому. Ты должен… В конце концов ты просто должен вернуться к нам и попробовать все наладить. А девушке своей передай, что являться без приглашения в такие места стыдно и даже несколько непорядочно. Мы же не могли вызвать охрану!

— У нее было приглашение, мама.

— Странно, — приостановившись на секунду, сказала мать, — я проверю по списку, это очень странно. Может быть, Ольга ошиблась. В таком случае я прошу прощения. Конечно, она имела право присутствовать, раз у нее было приглашение. Но это не означает, что ты должен был уходить с ней, Андрей! Я вполне допускаю, что она славная девушка, может быть, даже умненькая, но совсем тебе не пара. Если ты не знаешь, как от нее отделаться, предложи ей денег, только чтобы из этого не получилось никакого скандала. И так уже все говорят…

И тут Данилов озверел.

Он озверел как-то по-киношному, как-то по-детски, нелепо, как кот Леопольд, переборщивший «озверином».

Наверное, если бы у него были усы, они закрутились бы спиралью, как у того самого кота. Усов у Данилова не было, но волосы на затылке как-то подозрительно зашевелились, и кожа под ними похолодела.

— Мама, — сказал он, чувствуя, как сердце бьется в ребра и увеличивается с каждым ударом, — не смей больше разговаривать со мной так, как будто я бестолковая домработница, а ты моя хозяйка! Я взрослый человек, и я буду жить так, как хочу! Все, что у меня есть, я добыл сам, и вовсе не потому, что моя фамилия Данилов, а потому, что десять лет я вкалываю день и ночь! Я не оправдал ваших надежд, и черт с ними! Я ничего не желаю больше слышать о ваших надеждах! Мне наплевать на ваши надежды! Мне наплевать на Иллариона Израилевича, на Лиду и на всех остальных! Если тебе нужно, можешь сама определиться в самый лучший сумасшедший дом вместе с Илларионом Израилевичем!

Что-то с грохотом упало за его спиной, он обернулся, и Марта попятилась. Присела, не отрывая от него глаз, и стала шарить по полу.

— Я не стану больше разговаривать с тобой, мама! — снова заорал он, как будто собравшись с силами. — Я куплю автоответчик, и ты будешь разговаривать с ним всю оставшуюся жизнь! И скажи Ольге, что не надо больше посылать мне приглашений! Я не приду!

Вместо того чтобы нажать на трубке соответствующую кнопку, он с силой швырнул ее в стену. Заморская пластмасса, не рассчитанная на проявление русских эмоций, врезалась в штукатурку и разлетелась в разные стороны вместе с ненавистным голосом матери, засевшим внутри.

На диван упала какая-то блестящая деталь в уцелевшей пластмассовой коробке. Данилов посмотрел на нее, зачем-то подобрал, бросил в раковину и вышел.

Последнее, что услышала потрясенная Марта, был звук захлопнувшейся двери в спальню.

* * *

Утром Данилов обнаружил, что не знает, где его ключи от офиса.

— Может, ты их вчера в сортире утопил, когда телефонами швырялся? Заодно уж.

— Я не топил ключи.

— Ты точно помнишь?

Вместо того чтобы посмотреть с печальной укоризной — как обычно, — он почему-то дернул ее за нос и сказал:

— Точно.

Настроение у него было превосходным. Он проспал всю ночь, хотя грудь болела и повязка в конце концов совсем промокла и утром на простыне обнаружилось кровавое пятно. Он снял простыню и добавил ее к пиджаку и порванной рубахе — вынести подальше от глаз домработницы. Он не думал, не курил, не писал в блокноте, он просто спал. Такое с ним не часто случалось.

Наверное, так чувствует себя человек, которому вырезали наконец то, что мучило его и пугало, а теперь хоть и боль, и слабость, и неизвестно когда заживет, зато — полная свобода, победа, радость, что справился, что преодолел!

Он даже не расстроился, что ключи пропали. Что там ключи! Подумаешь!

Найдутся.

Пока он их искал, Марта, полностью готовая, стояла у двери и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

— Ладно, Данилов, — не выдержала она наконец, — я пошла. Я человек зависимый, подневольный, это ты сам себе хозяин и можешь приходить, когда тебе вздумается. А мне опаздывать нельзя, меня скоро повысить должны.

— Я тебя отвезу!

— Тебе еще собираться полчаса. Я на метро доеду, ничего со мной не будет.

— Пять минут, — попросил Данилов.

— Ни одной, — отчеканила Марта, — ты даже кофе не пил! Я пошла.

— Позвони мне, — приказал Данилов, — часов… часа в три позвони.

— Позвоню, когда смогу, — сказала строптивая Марта. Ей показалось, что она слышала, как звякнула цепь, которой «старый друг» был привязан к своей будке.